Читать книгу "Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - Николай Ляшенко"

И сейчас политрук роты подбирал гранатометчиков по танкам, готовились связки гранат, учитывались бронебойные патроны и всем бойцам был отдан приказ надеть на винтовки штыки. Командир взвода, младший лейтенант Мальченко, находился в центре взвода, откуда деловито наблюдал за обстановкой и отдавал приказания работавшим солдатам. Все были бодры и активно готовились к встрече врага. Никаких следов паники или волнения. Тут все и всё готовилось к бою.

— Ну и молодцы! — здороваясь с командиром взвода, сказал я улыбаясь.

— Рад стараться! — весело ответил Мальченко по-солдатски.

Подошли политрук Иванков и несколько солдат, отдыхавших в окопе.

— Как вы оцениваете обстановку? — спросил я политрука и взводного.

— Да как оцениваем! Готовимся вот отбивать атаки, — ответил Мальченко. — Кажется, они что-то там затевают.

Я похвалил:

— Правильно оцениваете обстановку и хорошо готовитесь.

Проинформировав комсостав дополнительно об обстановке, я заторопился обратно, в первый взвод, который первым должен встретить врага. Но, бросив взгляд вдоль окопов, заметил неимоверное число людей не саперного обличья. Делая вид будто ничего не понял, недоуменно спросил Мальченко:

— Откуда это у вас столько людей?

— А вон, смотрите, еще двое бегут, — улыбаясь показал Мальченко. — Мы их всех тут задерживаем и заставляем рыть окопы. И представьте, очень охотно у нас работают.

— Да, но знаете ли вы, что их ожидает?

— Я-то знаю, — со вздохом ответил командир взвода, — а вот знают ли они?

«Какая трагедия, черт возьми!» — подумал я. Ведь по законам военного времени все они подлежат расстрелу как трусы и паникеры, самовольно оставившие свое место в бою, как изменники, грубо нарушившие воинскую дисциплину и военную присягу.

— Товарищ Иванков! — обратился я к политруку. — Я тороплюсь, вы знаете, что в первом взводе нет никого из политработников, и там еще что-то стряслось с командиром роты, его нельзя оставлять без внимания. Сами, и немедленно, побеседуйте со всеми беглецами, напомните им о воинской присяге и разъясните, что их ожидает в случае, если командование полка обнаружит их самовольный уход с боевых позиций.

— Ясно! — ответил Иванков и сразу направился к группе работавших солдат.

Между прочим, интересный был человек — командир взвода Мальченко. Все в нем было интересно. Даже его рост и сама фигура. Его нельзя было назвать ни высоким ни низким; ни большим ни маленьким; ни толстым ни тонким. Просто — как бы сам по себе плотный. И выглядел он как-то по-особому: собранный и подтянутый, расторопный, деловитый, никогда не унывающий. Не лишенная ума голова его плотно сидела на плечах. С каской он никогда не расставался, потому что голову берег и ценил превыше всех остальных частей тела. Правда, ценил еще глаза и руки. Зато другие части тела — не ставил ни во что. В пылу горячих споров о том, какие части тела всего важнее для человека, Мальченко неизменно заявлял:

— Да пусть мне отобьет обе ноги и даже одну руку (лишиться обеих ног и обеих рук в расчеты Мальченко, очевидно, не входило), я и тогда буду жить и работать. На стул я заберусь, — продолжал развивать свою мысль Мальченко, — до чертежной доски достану, а проект и смету моя голова продумает до мельчайших подробностей. Ведь смотря какой проект! А если, допустим, на миллиончик? А уж если на десять миллиончиков!..

И тут уж невозможно было удержать Мальченко от заманчивых расчетов процентных отчислений в пользу проекта.

Мальченко никогда не падал духом, даже в самых сложных и опасных условиях. Все задания он выполнял продуманно, без лишней суеты и торопливости, но получалось все вовремя, аккуратно и быстро. Обычная оценка таких людей — «деловой человек».

Возвратившись в первый взвод, командира роты Заболоцкого на прежнем месте, к своему удивлению, я не обнаружил. Прошел по всему взводу — и опять не нашел. Спросил у командира взвода Шаубергенова, он ответил, что видел командира, когда он вниз лицом лежал в своем окопе, а куда и когда он исчез, не видел. То же самое ответили и солдаты, к которым я обращался. Неужели этот трус одумался и ушел в третий взвод, подумал я. Но ведь туда в несколько раз дальше, чем до второго, и совсем небезопасно. Но размышлять было некогда, а уж тем более заниматься розыском — вот-вот атака противника.

Срочно вызвал политрука роты Иванкова, объяснил ситуацию с комроты и предложил ему временно принять на себя командование ротой. Артиллерийский и минометный огонь немцев подтягивался к нам все ближе и ближе; если с утра они вели огонь на отсечение, то сейчас били нам почти по ногам. Мины рвались между нами и вторым взводом. Осколки то и дело осыпали нас сверху. Все говорило о том, что приближается атака. Напряжение возрастало. И вдруг все стихло.

— Ручная пулемета, вперед! — скомандовал командир взвода Шаубергенов. — Приготовить граната! Стрелять по команде, залпом! Слушать моя команда! — продолжал выкрикивать взводный.

Я достал пистолет, наскоро протер его кусочком масляной тряпки, вынул из своей парусиновой сумки гранаты — в общем, тоже приготовился. Но что такое? Ждем пять, десять минут... пятнадцать... Ничего. И никакого движения в лагере противника. Раньше даже сквозь грохот стрельбы и разрывы мы четко слышали шум моторов и отдельные выкрики команд, а тут — словно все они подохли. Я вынул часы. Четверть третьего. Не сдержался и выругался:

— Тьфу ты, черт! Никак не привыкнем к их старому порядку, где уж нам до «нового»?

Мы забыли, что, по старому немецкому обычаю, в два часа дня все немцы, проживающие на нашей планете, обедают. Какая же — в это святое время! — может быть война?

Наши солдаты, поняв это как перемирие, немедленно принялись за углубление окопов. Мы ведь уже пообедали час тому назад.

Зазвенели кирки и лопаты, полетели за бруствер камни. Некоторые солдаты из камней выкладывали бойницы. Несколько саперов пришли углублять и наш окоп. Я встал и вслед за Иванковым выбрался на поверхность. Работа кипела. Солдаты спешили поглубже зарыться в землю. Прохаживаясь между работающими, я слышал веселые шутки и анекдоты, но велись и серьезные разговоры, которые показывали, что наши солдаты пристально следят и чутко замечают приемы, привычки, обычаи и повадки врага.

— Вишь, у немца-то своя привычка, — говорил пожилой боец своему соседу, — каву (какао) он пьет в семь часов утра, а баланду хлебает только в два часа дня. Да вот ведь и в атаку без танков не ходит: гудел, гудел да так и не осмелился. Должно быть, танк поломался, вот те и атака сорвалась. Экая народина! Войну и ту ведет по шаблону.

— А ты не тужи, — ответил ему сосед, — мы ему ету шаблону поломаем. Не может того быть, чтобы какая-то немчура могла побить нас. Этому никогда не бывать. Вот те крест! Попомни меня!

Эта наивная, но святая вера нашего русского человека в какую-то еще неведомую ему, но могучую силу меня до слез радовала и окрыляла. В этом случайно услышанном мною разговоре я ощущал подлинный голос Родины — ее мысли, стремление и полет! Это ведь были и мои мысли и настроения.