Читать книгу "Вокруг себя был никто - Яков Шехтер"

– Извини, – Мотл прячет мобильник. – С прогулкой не получится, в Белгород-Днестровске убили парня, психометриста, похороны завтра, значит, я должен к восьми быть там, вставать, следовательно, около пяти.

– Как так убили, пристали на улице?

– Да нет, он деньги занял, пытался раскрутиться, да не пошло, его на счетчик поставили. Ну, и порешили в конце концов.

– А ты уверен, что он из наших? Странное поведение для психометриста.

– Такие нынче пошли. Инфляция, понимаешь, девальвация. Не только у рубля или гривны.

Н-да, если песни моей жены слушают по два раза в день, то немудрено, что психометристы занимают деньги и пытаются раскрутить бизнес. Но звучит это дико.

– Мотл, а в каком качестве ты туда поедешь?

– Как в каком? – недоуменно поворачивает голову Мотл. Но сразу спохватывается:

– Та я ж председатель похоронной конторы психометристов. Звучит гордо, но всю работу, кроме бумажной, приходиться самому делать. Могилы у меня двое подручных роют, секретарша на бланки и прочую отчетность посажена, а все остальное сам, вот этими вот, – он снял руки с руля и энергично потряс ими в воздухе, – этими вот самыми руками.

«Нисан» плавно остановился.

– Приехали. Общество тебе номер тут сняло. Узнаешь место?

Еще бы не узнать. Гостиница «Черное море». На первом этаже, в ресторане, мы с Верой гуляли свадьбу. Круг замкнулся.

У входной двери неспешно прогуливались два гаврика – охраняют, значит. Дежурная на первый взгляд показалась родной сестрой таможенницы. Усталая блондинка, синий пиджачок хорошо притален, верхняя пуговица расстегнута. Только вместо пилотки с трезубцем – кокетливо повязанный шейный платок. Кокетливо – значит, не скрывать, а подчеркивать. На карточке, пришпиленной там, где сердце, написано «М.Стороженко». Наверное, чтобы не спутали с «сестрой». В гостиницах такого класса останавливаются только солидные люди, часто из-за границы. Мало ли …

Но кнопки в лифте западают, а в номере, на вид вполне приличном, холодина.

– Не топят, бандиты, – разводит руками Мотл. – Свитер есть?

Свитер! Звоню дежурной.

– Ах, – вздыхает усталая блондинка, – отопление еще не включили, но там, у стенки стоит такой большой коричневый лист с вилкой. Вставьте ее в розетку, и сразу станет теплее.

Возле кровати действительно прислонен к стене здоровенный лист коричневого пластика, толщиной в два– три миллиметра со змеящимся шнуром.

– А, – догадывается Мотл, – это они обшивку из подводных лодок приспособили. Врубаешь его в сеть, и начинается химическая реакция. Во дают, кулибины, народные умельцы.

От листа начинает исходить ощутимо заметное тепло. Я снимаю куртку. Мотл прощается.

– Завтра с утра за тобой заедет Лора, методист общества, повезет в музей изобразительных искусств. Там выставку открыли – художники-психометристы Одессы, потом до шести свободное время, а в шесть – лекция.

– Лора, – забавное имя.

– Очень милая женщина. Большая умница, да с пути сбилась. Навалилось на нее большое женское счастье, понимаешь.… Но это отдельный разговор, сначала познакомься.

– Слушай, – я изображаю на лице внезапно пришедшую мысль, – если ты из похоронной конторы, то еврейское кладбище наверняка знаешь.

– Знаю, – соглашается Мотл. – У меня правда, свое, психометрическое, но иногда приходится и здесь работать, если клиент просит.

– А как он просит: из-за завесы вещает, или во сне является?

– Иди ты! – улыбается Мотл, – клиент – в смысле заказчик, тот, кто процедуру оплачивает. Жена, дети, родственники.

– Так ты сможешь завтра со мной походить, мне целый список вручили. Посетить, проверить и вообще, а где искать, понятия не имею.

– Если успею вернуться – обязательно. Скорее всего, успею. Из музея раньше двенадцати не вырваться, Таня, организатор выставки, заговорит до последнего дня Помпеи, а там я налечу и спасу. Ну, давай. Хоп!

На прощанье Мотл протягивает руку. Хорошая ладонь, чуть выступающие бугорки мозолей, видимо, лопатой тоже приходится махать, ровное тепло пальцев, не вялое, но в меру наполненное пожатие.

Я разложил вещи, принял душ, заварил чаю в серебряном чайничке и сел у стола с тетрадью. В ней рукопись непонятно какого жанра. Материалы о реховотской крепости я собираю много лет, и они потихоньку превратились в некое литературное произведение. Исторический рассказ? Документальное исследование? Очерк? Даже не знаю. Я взял ее с собой, рассчитывая, что в отрыве от накатанных дорожек смогу по-новому взглянуть на хорошо знакомые строки.

Нужно решить, куда повернуть штурвал. Штука довольно тонкая, все зависит от интонации, прямой речи, эпитетов. Короче, от приправы, от соуса. Если текст приплывет не в ту кастрюлю, блюдо может показаться малосъедобным. Об этом, собственно, я и хотел поразмышлять, разглядывая с десятого этажа гостиницы ночной профиль Одессы. Но повело меня совсем в другую сторону.

Есть много разных определений, кто такой психометрист. Поскольку мир не плоский, то дать одно всеобъемлющее описание такому объемному явлению невозможно. Каждое определение рассматривает одну из граней, а дальше человек отыскивает ту, что ему представляется наиболее заслуживающей внимания. Или не рассматривает, а просто проходит мимо.

Мне больше всего по душе следующее: психометрист – тот, кто прислушивается. Космос постоянно ведет с нами диалог. В узорчатой тени листвы, в числе автомобильных гудков, в клочке газеты на скамейке, во всем кроется сообщение. Мир – единая гармония, и самые глубокие тайны мироздания можно прочитать на коре дерева перед газетным киоском. Надо только уметь слушать и видеть.

На уровень понимания тайн мироздания выходят очень немногие психометристы. Но разгадать намеки, обращенные непосредственно к тебе, может даже начинающий. Собираясь в дорогу, я понимал: Космос заворачивает эту поездку не просто так. Потому и боялся ехать, потому и сожалел о каждом шаге, приближающем меня к гостинице «Черное море».

Да, я должен, наконец, сказать самому себе слова, которые давно собирался написать или произнести. Удачнее всего мы дурачим самих себя. В этом искусстве человек достигает необыкновенных высот, упражняясь почти с самого рождения. Завеса обмана крепка; казалось бы, нет никакой возможности увидеть истинное положение вещей. Но это не так! В психометрических книгах приводится рецепт, простой и понятный со стороны, но почти никогда не приводимый в исполнение.

На самом деле, человек точно все про себя знает. Если сесть в закрытой комнате за стол и честно, только действительно честно поговорить с самим собой, то айсберг переворачивается. Увы, мы боимся переворотов и бежим от них. И я такой же, хоть числюсь сотрудником отдела «железной кровати». Только числюсь, но вовсе не соответствую. Есть какая-то задержка по сути, остановка в дороге. Возможно, устремившись изо всех сил к вершинам психометрии, я пропустил очередную ступеньку, и ее-то мне сейчас не хватает. Годами я избегал разговора с самим собой, но вот, пришло время. Дневник станет моей закрытой комнатой, моим столом.