Читать книгу "Когда король губит Францию - Морис Дрюон"

Даже сегодня, во время долгого нашего пути, я не раз в сердце своем возносил благодарность Творцу за то, что послал Он нам мягкую погоду; за то, что проезжаем мы по этим лесам, одетым в золото, по этим еще зеленеющим лугам; за то, что сопровождают меня верные служители; за то, что впряжены в мои носилки добрые выносливые лошадки. Мне приятно смотреть на лица людей, на спорые движения животных, на кроны деревьев, любоваться всем этим великим разнообразием – лучшим и непостижимо прекрасным творением Господа нашего.

Всем нашим ученым богословам, спорящим по теологическим вопросам в душных залах, упивающимся пустопорожними речами, наводящими смертную тоску, поносящим друг друга до горечи во рту словесами, выдуманными лишь для того, чтобы назвать иначе то, что давным-давно известно каждому, так вот – всем этим людям было бы весьма и весьма пользительно лечить мозги свои созерцанием природы. Для меня лично теология – это то, чему меня обучали, исходя из проповедей отцов церкви, и я отнюдь не собираюсь что-либо в этом менять...

А знаете ли вы, что я мог бы быть Папой... Да-да, дорогой мой племянник. Кое-кто говорит мне это, говорят даже, что я смогу стать Папой, если Иннокентий уйдет в лучший мир раньше меня. Да будет на то воля Божья. Я отнюдь не сетую на Господа за то, что Он сделал из меня то, что я есмь. И благодарю Его за то, что повел меня по пути, коим я иду ныне, и за то, что дал дожить мне до моих лет, а до них доживают не многие. Пятьдесят пять, племянничек, пятьдесят пять... Да еще и сохранил мне здоровье. Это ведь тоже благословение Господне. Люди, которые не видели меня лет десять, глазам своим не верят, до того я мало изменился внешне: на щеках прежний румянец, борода едва заседела.

Мысль о том, увенчает ли мою главу или не увенчает папская тиара, честно говоря, лишь тогда щекочет мое самолюбие – признаюсь вам, как доброму родственнику,– лишь тогда, когда я чувствую, что мог действовать бы лучше, чем тот, кто эту тиару носит. А ведь при Клименте VI это чувство было мне незнакомо. Климент отлично понимал, что Папа должен быть монархом над монархами, главным наместником Господа на земле. Когда Жан Бирель или какой другой из проповедников скудости упрекал его за расточительство и слишком великодушные подачки просителям, он отвечал: «Никто не должен от владыки уходить недовольным». А потом, повернувшись ко мне, цедил сквозь зубы: «Мои предшественники не умели быть папами». И во время этой великой чумы, как я уже говорил, он и впрямь доказал нам, что он лучший из лучших. Положа руку на сердце, скажу прямо: не думаю, чтобы я мог сделать столько, сколько он, и я вновь и вновь благодарю Господа нашего, что не меня Он избрал, дабы вести страждущее христианство через подобное испытание.

При всех обстоятельствах жизни Климент сохранял величие и воочию показал всем нам, что был поистине Святым отцом, отцом всех христиан и даже нехристиан, ибо, когда почти повсюду, но главным образом в прирейнских провинциях, в Майнце, в Вормсе, народ обрушился на евреев, обвиняя их в том, что они-де навлекли на нас бич Божий, Папа осудил эти преследования. Больше того, он взял евреев под свое высокое покровительство: отлучал от церкви притесняющих их, дал изгнанным евреям приют и прибежище в своих владениях, и, скажем откровенно, именно благодаря этому папская казна через несколько лет изрядно пополнилась.

Но почему я так разболтался об этой самой чуме? Ах да! Потому что чума сыграла пагубную роль для французской короны и для самого короля Иоанна. И впрямь, когда эпидемия уже кончалась, то есть осенью 1349 года, одна за другой три королевы, вернее, две королевы и одна принцесса, которой еще предстояло стать королевой...

О чем это ты, Брюне? Громче говори... Виден Бурдей? Конечно же, хочу посмотреть. Местоположение действительно удачное, замок стоит так, что оттуда вполне можно держать все подступы к нему под наблюдением.

Так вот, милейший Аршамбо, младший мой брат, а ваш батюшка передал мне этот замок, желая отблагодарить меня за то, что я освободил Перигё. Ибо, если мне не удалось вызволить короля Иоанна из лап англичан, то по крайней мере я вызволил наш графский город и добился того, чтобы мы снова им правили.

Если вы помните, английский гарнизон не желал уходить. Но я явился в сопровождении двух сотен копий, и, хотя кое-кто посмеивался над моим воинством, должен сказать, и на сей раз оно пригодилось, да еще как! Стоило мне прибыть туда из Бордо в окружении своих копьеносцев, как англичане без дальнейших слов убрались прочь. Две сотни копий и один кардинал – это не так-то уж мало... Да к тому же и большинство моих служителей умеют обращаться с оружием, равно как мои секретари и ученые правоведы, что и сейчас меня сопровождают. А верный мой Брюне – рыцарь. Я его недавно посвятил в рыцари.

Отдав мне Бурдей, мой брат, в сущности, укрепил свои владения. Считайте сами: кастелянство Оберош возле Савиньяка и город-крепость Боневаль, неподалеку от Тенона, я его откупил за двадцать тысяч флоринов десять лет назад у короля Филиппа VI. Я говорю – откупил, но на самом-то деле это покрыло лишь часть той суммы, что был он мне должен... далее, укрепленное аббатство Сент-Астье, аббатом коего являюсь я, мои приорства Флеикс и Сен-Мартен-де-Бержерак – это теперь целых шесть крепостей, все расположены на нужном расстоянии вокруг Перигё, и все находятся под высоким покровом церкви, так, словно бы они часть владений самого Папы. Поди-ка тронь, тут еще надвое подумаешь. Вот таким-то образом я и установил мир в нашем графстве.

Вы, конечно, знаете Бурдей: очевидно, не раз там бывали. А я давненько туда не заглядывал... Смотрите-ка, ну совершенно забыл этот огромный восьмиугольный донжон. Вид у него внушительный. Теперь-то он мой собственный, но только на одну ночь и утро, что мы здесь проведем; я успею лишь водворить избранного мною управителя, а когда я сюда вернусь и вернусь ли – это уж никому не известно. Словом, времени для приятного досуга не останется. Но возблагодарим Господа нашего за то, что Он, милостивец, даровал нам такую погоду. Надеюсь, нам сумеют сервировать хороший ужин, ибо даже в носилках от дорожной тряски подводит живот.

Глава IIIСмерть стучится во все двери

Я так и знал, я ведь говорил, Аршамбо, что не следует сегодня нам забираться за Нонтрон. И доедем-то мы туда уже после вечерней молитвы, в полном мраке. Ла Рю мне все уши прожужжал: «Монсеньор едет чересчур медленно... Для монсеньора переезд в восемь лье слишком мал...» Да ну его! Этот Ла Рю вечно мчится так, будто под ним задняя лука седла загорелась. С одной стороны, это, конечно, не так уж худо, с ним мой эскорт носом клевать не будет. Но я же знал, что нам не удастся выехать из Бурдея раньше полудня. Слишком многое мне нужно там было сделать, решить, подписать множество бумаг.

Я, видите ли, люблю Бурдей и твердо знаю, что там я мог бы быть счастлив, если Господь по милости своей разрешил бы мне не только владеть им, но и жить там. Тот, у кого есть лишь одно скромное владение, умеет насладиться им всем сердцем. А тот, у кого много обширных владений, наслаждается ими лишь в мыслях своих. Небеса всегда и везде уравновешивают то, чем награждают нас.

Когда вы, Аршамбо, будете возвращаться в Перигор, сделайте милость, загляните в Бурдей и проверьте, пожалуйста, выполнили ли мое приказание и починили ли крышу. И камин в моей спальне. Он дымит... Какое счастье, что англичане пощадили Бурдей. Вы ведь видели Брантом, мимо которого мы только что проезжали, видели, что они там натворили, во что превратили этот некогда такой милый, такой красивый городок, мирно приютившийся на берегу реки. Мне как раз передавали, будто в ночь на 9 августа здесь останавливался принц Уэльский. А наутро его рубаки и мужичье, уходя, предали город огню.