Читать книгу "Мир в подарок - Оксана Демченко"

– Здравствуй, любимый, – я скромно потупилась, затрепетала ресницами и виновато улыбнулась Катан-го, – соскучился? Весь день один, без милой невестушки, измаялся небось. Ты думал обо мне? Прибежал, запыхался… спешил увидеть! Я тоже так ждала нашей встречи, родной… Сейчас переоденусь только, минуточку.

– Никак, она пьяна, – холодно удивилась сестра Катан-го. – Для храбрости приняла. Ну, не будем терять времени, воля брата вам известна. Маленькая дрянь отправится на корм Змею. И без церемоний, нам пора ехать.

– И ты мне не подашь руки? – грустно спросила я жениха, звереющего на глазах. – Не будь букой, это же наша с тобой последняя прогулка вдвоем, родной. Пойдем, я так много хотела тебе сказать… Ты выслушаешь и все поймешь. Нам надо быть вместе, любовь моя! Хотя бы прощальный поцелуй…

Он взревел раненным зверем и развернулся на пятках, коротко приказав своему массивному и исполнительному провожатому проследить за церемонией казни. Я обреченно развела руками и тоже повернулась к Катан-го спиной. Со стороны Совета меня продолжали буравить семь пар глаз. Стоящая впереди дама царственным жестом отрядила двоих, самых «блеклых», советников мне в провожатые. Число свидетелей снова сократилось, просто замечательно! Жаль, только, местный культ я не смогу изучить. Спросишь хоть что-то, – и прощай благообразная и безопасная кончина Мейджи.

Путь к водопаду мы проделали вчетвером, отловившие меня парни остались отчитываться перед Советом. Сброс тела в Радужный прошел быстро, в обстановке деловой и не слишком торжественной. Скала, ставшая местом казни, нависала над водопадом, как нос корабля, вознесшегося на гребень девятого вала. Время от времени ее окатывало белой пеной.

Упираться и изображать шок, столбняк и причитания мне оказалось совсем не трудно, но полюбоваться красотами торопливые мерзавцы не дали, – как и собраться с духом. Подтащили к краю и неласково пихнули в спину.

Ма-ма-а…

Грохот потока перекрывал все звуки. Под ногами распахнулась ревущая пучина. Бесславный конец Мейджи для свидетелей был зрелищем нескольких секунд. Тело скрылось в висящем над потоком сплошном облачном мареве брызг, где играли бессчетные радуги, оправдывая название этого природного чуда.

Я мгновенно намокла, оглохла, ослепла и потеряла ощущение верха и низа. Падать в никуда, не ведая, далеко ли дно, осязая – иногда слишком отчетливо – вокруг каменные уступы и острые кромки скал, было мучительно жутко. Дышать в плотном влажном облаке оказалось невозможно. Досчитав до двадцати, нахлебавшись досыта воды пополам с кровью из прокушенной губы, я наконец решила, что всплеск моих сил здесь они уже не заметят. Если они вообще способны что-либо видеть. Видьи, как же! Скорее, слепьи, глухьи – и злыдни – для полного комплекта. Я раскинула руки, крепче вплетая сознание в мир, и влилась в поток, растворяясь, становясь его частью. Страх отступил, ослепление и боль ушли.

И все изменилось.

Я ощутила Змея, сперва вокруг себя, потом внутри, затем мы полетели единым движением, и я осознала его стремление целиком…

…От самого хвоста, выползающего из узкого ледникового ущелья меж льдисто-белых, изрезанных лиловыми морщинами, горных пиков, где небо даже днем густо-фиолетовое, а ночные звезды кажутся огромными, колюче-яркими и такими близкими, только руку протяни.

…Через причудливые извивы могучего потока, век за веком точащего скалы и обнимающего выглаженные до стеклянного блеска валуны.

…Сквозь пещерный мрак неведомых смертным ледяных и каменных тоннелей…

…И до головы, ныряющей в бездонное озеро у подножия горной гряды.

Он пел и хохотал, радуясь освобождению из плена горных теснин. Он ворочался, извивался, петлял, подставлял свою драгоценную чешую солнцу и струился, впитывая тепло, свет, воздух. Он стремился к реке, где мечтал обрести долгожданную встречу с родичами. А потом, влившись в бесконечный караван, совершить совместный путь к морю, напаивая иссушенную землю степей, даруя ей плодородие. Он готовился взлететь над океаном переменчивым облаком и снова смотреть на мир сверху, любуясь его красотой.

Вечный, великий, яростный.

Себя я собрала очень нескоро и с большим трудом, рывками отвоевывая право быть всего лишь крошечной и ничтожной смертной на кромке подгорного обиталища Змея. И живой.

Постепенно осознала, что лежу на прибрежном каменном крошеве. Вечерело, солнце пряталось где-то далеко за скалами, из низин уже сочился тонкими струйками кисельный, вязко-холодный туман.

Очень колко и больно, бок затек. Ползти извиваясь, – глупо.

Почему? Потому что я человек, у меня две ноги, две руки и никаких родственников в океане.

Холодно.

Одежда сильно порвана, сандалии, естественно, куда-то пропали, как и лента из волос.

Ну вот, это уже я, правда, потрепанная. Вывод один: надо быть осмотрительнее. Два таких удара по психике – первый восход и Радужный – для одного дня многовато. Налицо типичный похмельный синдром. Голова гудит растревоженным ульем, мир качается и смазывается. Кстати, как там лицо?

Стеная несколько демонстративно, в основном чтобы услышать свой голос, я приняла почти вертикальное положение и побрела к воде. Каких-то три шага, но меня качало, споткнулась я раз пять, потом ноги подкосились, и тело охотно сгорбилось в сидячее положение. Руки погрузились в мелкую воду и провалились в илистый песок. Глянула в темнеющую гладь озера – да-а-а, похмельем дело не ограничилось.

В водопад упала Мейджа. А возле озера сидела… Как-то надо назвать ту, что сидела у воды с поцарапанной и перепачканной физиономией.

Волосы, едва покрывающие плечи, вымокли, приняв темно-коньячный цвет. Компромисс между моим привычным шоколадным тоном и бледным золотом косы Мейджи? Спасибо, блондинкой я действительно быть не мечтала. Кругловатое лицо осунулось, повзрослело и вытянулось. Брови и ресницы стали угольно-черными. Отдельно я признательна Змею за глаза, очень крупные и выразительные. Вчерашние, блеклые, цвета пыльной золы, сменились глубокими, со сложным слоистым узором оттенков, темно-малахитовыми.

От мыслей о произошедших переменах меня оторвали грубо и неожиданно.

Под лопаткой родилась тупая боль, сменившаяся онемением и вспышкой яростного колющего ужаса. Словно впилась стрела, от которой куда-то вдаль тянулась нить, скручивая тело приступами жгучего страдания, когда ее натягивали слишком сильно. Там, на другом конце нити, умирал человек. Ему могла помочь снавь, и он звал ее. Он умел звать. Не знаю, ощущал он мое присутствие или звал постоянно. Но скоро выясню.

То и дело всхлипывая и падая, когда тело сминала очередная волна чужой боли, я рывками пробиралась на зов, время от времени отклоняясь чуть в сторону от линии движения, останавливаясь и почти рефлекторно выдирая подходящие случаю травы, коренья, побеги. Знание о них пришло прошлой ночью у «моего» озера в сонном мире.

Стемнело, ночь упала безлунная, беззвездная, глухая. Она наливалась густым чернильным сумраком без просветов и полутонов. Звуки гасли где-то за гранью восприятия.