Читать книгу "Невеста для сердцееда - Энни Берроуз"

— Ошеломляюще, не так ли, дорогая?

Миссис Криммер — супруга одного из деловых партнеров мужа миссис Ледбеттер — сочувственно кивнула. Генриетта очень быстро открыла для себя, что люди, живущие в Лондоне круглый год, смотрят на провинциалов свысока, со смесью сожаления и презрения.

Если бы миссис Криммер заговорила с ней столь покровительственным тоном три дня назад, Генриетта непременно отпустила бы в ответ какую-нибудь колкость. Хотя не исключено, прикусила бы язычок, памятуя о перспективах Милдред, Мистер и миссис Ледбеттер питали надежду на то, что их дочь с благосклонностью примет ухаживания молодого мистера Криммера.

Генриетта перевела взгляд в противоположный конец комнаты, где этот молодой человек, покраснев от натуги, довольно смущенно говорил что-то Милдред, а та сидела со скучающим видом.

Возможно, дядя и тетя лелеяли надежды на брак дочери с этим скучным молодым человеком, с целью упрочить деловые отношения с Криммерами, сама же Милдред явно хотела от жизни большего. Она жаждала романтики.

Мисс Ледбеттер была достаточно красивой и вполне могла позволить себе подобные возвышенные устремления.

С золотистыми волосами, большими зелеными глазами и тонким маленьким носиком она напоминала ангела.

«Возможно, именно по этой причине они столь охотно приняли меня в своем доме», — уныло подумала Генриетта, которая нескладной фигурой и простоватым лицом точно не могла составить конкуренцию прекрасной кузине. Когда девушки вдвоем входили в комнату, мужчины обращали внимание только на Милдред.

Но это обстоятельство ни в коей мере не беспокоило Генриетту, она и не жаждала мужского внимания, желая, чтобы на нее обратил внимание только один мужчина.

Но даже он теперь находился для нее за пределами досягаемости. Три дня назад он наконец заставил ее признать, как глупо с ее стороны было преследовать его в Лондоне. И теперь вряд ли стоило обманываться в том, что где-то в глубине его души есть местечко и для нее.

Судя по тому, как он вел себя с ней, она ничего для него не значила. Протянув руку, она взяла печенье из вазочки, стоящей на столе между ней и миссис Криммер.

Генриетта думала о том, что застрянет в столице самое меньшее до конца июня, не в состоянии просто так ускользнуть домой. Особенно после того, что он сказал во время единственного визита к ней: «Тебе лучше жить в деревне, а не в таком шумном городе, как Лондон. Не удивлюсь, если очень скоро ты испытаешь неодолимое желание вернуться в Мач-Уэйкеринг».

Генриетте было больно признавать, что в какой-то степени он прав. Она в самом деле тосковала по деревьям и безмятежности сельской жизни, той дружественной атмосфере, когда все всех знают.

Но это вовсе не делало ее неотесанной деревенщиной.

Генриетта до сих пор находилась в шоке от того, что Ричард — ее Ричард, как она до сих пор мысленно его называла, — говорил с ней таким покровительственным тоном. Ведь она как-никак в Лондоне всего неделю и, вполне естественно, до сих пор взирала на город широко раскрытыми от восторга глазами. Но это вовсе не означало, что ей никогда не удастся стать частью замысловатого столичного высшего общества. Даже он приобрел налет городского лоска не сразу, а лишь спустя несколько посещений Лондона. Поначалу различие проявлялось только в манере одеваться. Он выглядел чрезвычайно щегольски в одежде, сшитой лондонским портным, а его новая стрижка то и дело вызывала восхищенные вздохи окружающих. Его обычно непослушные кудри были укрощены и тщательно уложены, отчего веснушчатое лицо разом лишилось мальчишеской округлости. Он больше не походил на добродушно-веселого сына местного сквайра, превратившись именно в такого мужчину, каким, по мнению Генриетты, был мифический Парис, — столь прекрасным, что даже богини вступали из-за него в спор. Постепенно она ощутила в нем и внутренние перемены, начала испытывать неловкость, поскольку он все больше и больше отдалялся от нее. На последнее Рождество Генриетта особенно остро почувствовала ауру замысловатости, которой окружил себя Ричард. Он стал скучно-изыскан и больше ничем не напоминал грубоватого, но честного паренька, который много лет крутился у нее дома.

Разламывая печенье, она мрачно размышляла о том, что неплохо было уже тогда принять его отдаление как должное и избавить себя от унижения, которое она пережила на дебютном балу у мисс Твининг. Или распознать намек в рассуждении Ричарда о том, что ей лучше вернуться обратно в Мач-Уэйкеринг. Он не хочет, чтобы она находилась в Лондоне. Но она убедила себя в том, что его слова не более чем неловкое беспокойство о том, как она привыкает к новой обстановке. Ах, ну почему она такая глупая? Почему отказывается принять очевидное? Если бы Ричард действительно волновался о том, как она справляется, то вызвался бы лично сопровождать ее повсюду. Постоянно наносил бы визиты в особняк Ледбеттеров и старался оградить ее от столкновения с нежелательными особами, которых, как он предупреждал, много в лондонском обществе.

Теперь Генриетте это тоже известно.

Положив половинку печенья в рот, девушка пыталась успокоиться тем, что хотя бы никому не призналась в своих романтических чувствах к Ричарду.

К несчастью, домой Генриетта вернуться не могла, ведь если бы она заговорила сейчас об объезде, все немедленно бы заинтересовались причинами такой поспешности. А ей в голову не приходило ни единой вразумительной отговорки. Не могла же она заставить свою дорогую тетушку Ледбеттер чувствовать себя каким-то образом повинной в том, что племянница так несчастна. И уж конечно, Генриетта не собиралась никому рассказывать о том, как глубоко заблуждалась по поводу Ричарда. Возможно, ее сердце и покрылось шрамами, но по крайней мере гордость не пострадала.

В том-то и затруднение. Если бы она стала настаивать на возвращении домой, не открыв при этом истинной причины, все вокруг и в самом деле решили бы, что она испугалась жизни в столице.

Находясь перед выбором, признаться в собственной глупости, отправившись в Лондон за мужчиной, ее не любившего, или выставить себя слабоумной плаксой, которая не в силах уехать от приходской церкви более чем на пять миль, или храбриться и остаться в городе, потерявшем в ее глазах всякое очарование, Генриетта выбрала последнее. Она останется в Лондоне.

К тому же она очень Многим обязана тетушке и кузине, особенно после постыдного отъезда с бала мисс Твининг. Увидев ее залитое слезами лицо, они были невероятно предупредительны. В карете по дороге домой хлопотали над ней, с пониманием относясь к ее мнимой головной боли. В действительности Генриетта ни разу в жизни не страдала от этого. Она никогда не солгала бы им, зная наперед, с какой серьезностью будут восприняты ее слова. Она-то думала, что тетушка и кузина погладят ее по руке и отошлют прилечь, как обычно поступали братья и отец.

Вместо этого тетушка Ледбеттер и Милдред отправились в комнату вместе с ней, принялись растирать ей виски лавандовой водой, напоили успокаивающим отваром из трав и долго рассказывали смешные истории о том, как сами страдали от периодических женских болей.