Читать книгу "Золотая тетрадь - Дорис Лессинг"

И в заключение… автор этого романа продолжает извлекать из него в высшей степени поучительный опыт. Приведу пример. Сейчас, спустя десять лет после того, как я его написала, я могу в течение недели получить три письма, в которых об этом романе говорится. От людей умных, знающих, неравнодушных, которые потрудились сесть и написать мне. Один из них может жить в Йоханнесбурге, другой в Сан-Франциско, третий в Будапеште. И вот сижу я в Лондоне, читаю эти письма, одновременно или же поочередно, — как всегда, благодарная этим людям, в восторге оттого, что что-то из написанного мною может кого-то вдохновлять, вести к открытиям и озарениям — или даже просто раздражать. Но одно письмо полностью посвящено войне полов, бесчеловечному отношению мужчин к женщинам и женщин к мужчинам, и автор его исписал множество страниц только на эту тему, потому что она — а это не всегда она, не видит ничего другого в моей книге.

Второе — о политике, возможно, от такого же бывшего «красного», как и я сама, и он или она подробно, на многих страницах, пишут только о политике, ни разу даже не касаясь других тем.

Раньше, когда книга была еще очень молодой, эти два письма были самыми типичными.

Письмо третьего типа (когда-то такие послания встречались редко, а теперь они быстро догоняют все остальные), написано мужчиной или женщиной, которые не видят в книге ничего, кроме одной темы — темы психического расстройства.

Но это одна и та же книга.

Естественно, такие случаи снова наводят нас на размышления о том, что люди видят, когда они читают книгу, и почему кто-то из них видит лишь какой-нибудь один рисунок, не замечая остальных, и до чего странно, будучи автором и имея столь ясную картину книги, понимать, что она видится совсем иначе и по-разному теми, кто ее читает.

А из такого рода размышлений рождается новый вывод: если писатель хочет, чтобы читатели видели то, что видит он, и понимали форму и цель романа так, как понимает он, то это больше, чем одно только ребячество, — его желание означает, что он не понял самого основного. А именно — что книга живет и остается действенной, она способна плодоносить и сохраняет свою способность порождать мысль и дискуссию только тогда, когда ее план, форма, замысел не поняты, потому что едва лишь все это становится понятным, как наступает тот момент, когда из нее ничего уже нельзя извлечь.

И когда рисунок книги и форма ее внутренней жизни делаются так же прозрачны для читателя, как и для автора, — тогда, возможно, настало время отбросить эту книгу в сторону, ибо ее время истекло, и снова начать делать что-то новое.

Дорис Лессинг,

июнь 1971 года

Свободные женщины 1

Летом 1957 года Анна после долгой разлуки пришла к своей подруге Молли…

Женщины были одни в лондонской квартире.

— Дело в том, — сказала Анна, когда ее подруга, поговорив по телефону на лестничной площадке, вернулась в комнату, — дело в том, что, насколько я понимаю, все раскалывается, рушится.

Молли всегда много говорила по телефону. Перед тем как он зазвонил, она как раз успела спросить:

— Ну? Что слышно?

А теперь она сказала:

— Это Ричард. И он едет сюда. По-видимому, на ближайший месяц у него все расписано и только сегодня вечером выдалась свободная минутка. Во всяком случае, он так утверждает.

— Ну что ж, я никуда не ухожу, — решила Анна.

— Да, спокойно оставайся.

Молли критично себя осмотрела — на ней были брюки и свитер. И то и другое — хуже некуда.

— Ему придется принять меня такой, какая я есть, — заключила она и села у окна. — Он не стал говорить, в чем там дело. Я полагаю, очередной кризис с Марион.

— А он не писал тебе? — спросила Анна, осторожно.

— И он, и Марион писали. Эдакие добродушные послания от старых друзей-приятелей. Странно, верно ведь?

Это «странно, верно ведь?» было характерным обертоном того жанра их интимных бесед, который они определяли как «сплетни». Но, подпустив эту нотку, Молли тут же сменила тональность:

— Нет никакого смысла обсуждать это сейчас, потому что Ричард приедет с минуты на минуту. Так он сказал.

— Возможно, как только он увидит меня, он тут же уйдет, — предположила Анна жизнерадостно, но несколько агрессивно.

Молли пристально взглянула на подругу:

— Да? А почему?

Всегда считалось, что Анна и Ричард недолюбливают друг друга, и раньше, когда он собирался зайти, Анна всегда уходила. А сейчас Молли сказала:

— На самом деле я считаю, что в глубине души он тебе симпатизирует. Дело в том, что Ричард вынужден из принципа хорошо относиться ко мне, а он такой дурак, что умеет относиться к человеку только или хорошо, или плохо. Поэтому все то негативное отношение ко мне, которое у него есть и в котором он не признается даже самому себе, он просто перебрасывает на тебя.

— Очень мило, — сказала Анна. — А знаешь что? Пока тебя не было, я обнаружила, что для многих людей мы с тобой — взаимозаменяемы.

— И ты поняла это только сейчас? — спросила Молли, торжествуя, как она всегда это делала, когда Анна наконец-то осознавала то, что для нее, Молли, было самоочевидным.

В отношениях этих женщин равновесие установилось давно: Молли в целом была более опытной и искушенной, а Анна, в свою очередь, превосходила ее талантом.

Анна промолчала, оставив свое мнение при себе. Она улыбнулась, признавая собственную несообразительность.

— И это при том, что мы такие разные во всем, — сказала Молли. — Как странно. А все потому, я думаю, что мы ведем одинаковый образ жизни — не выходим замуж, и все такое прочее. Люди только это и видят.

— Свободные женщины, — сказала Анна, напряженно. И с какой-то непривычной для Молли яростью, что заставило ту еще раз бросить на подругу быстрый изучающий взгляд, она добавила: — Окружающие по-прежнему оценивают нас исключительно с точки зрения наших отношений с мужчинами. Так делают даже лучшие из них.

— Но мы и сами так делаем, разве нет? — спросила Молли, довольно резко. — Что ж, весьма затруднительно этого избежать, — торопливо поправилась она, заметив удивленный взгляд Анны. Повисла небольшая пауза, во время которой женщины не смотрели друга на друга и размышляли о том, что год разлуки — немалый срок, даже для такой проверенной временем дружбы.

Наконец, вздохнув, Молли сказала:

— Свободные. Знаешь, пока меня здесь не было, я думала о нас, и я пришла к выводу, что мы являем собой совершенно новый тип женщин. Это наверняка так, правда?

— Ничего нового под солнцем нет, — сказала Анна, пытаясь изобразить немецкий акцент.

Молли, а она свободно владела полудюжиной языков, раздраженно повторила вслед за Анной: