Читать книгу "Алые слезы - Бен Каунтер"

Данная конкретная система, Тертиам Диомеда, оказалась настолько густо населена, что выполнить поставленную задачу было непросто. В двух мирах-ульях, нескольких колониях и на орбитальных станциях проживало двадцать три миллиарда граждан. Было ли возможным найти огонек одной конкретной жизни среди такого количества людей?

С системой они определенно не ошиблись. Один из миров-ульев неожиданно покрылся псионическими шрамами бесчеловечной жестокости. Алая ментальная дымка кровопролития висела над всеми его городами, но она была подобна тусклому свечению, почти уютному благодаря своей нормальности, свидетельствующему, что обитатели нижних уровней разбираются друг с другом так же эффективно, как и всегда.

Но один улей отличался от прочих. Яркие полосы насилия все еще покрывали его верхние шпили, сотрясавшиеся от непроходящего шока, они были напитаны остаточными следами смерти и сочились интенсивным белым ужасом, стекавшим грязной водой на нижние уровни.

Здесь. Это произошло здесь. Следы совпадали с уже знакомыми им, и это подтверждало, что они нашли нужное место.

Имелся и другой мир, будто отмеченный межевым камнем как крайне важный для завершения их задачи. Маленький планетоид, где обитатели казались согнанными в плотные, правильными узорами распределенные по его поверхности группы, — они практически не двигались и размещались в поднимающихся с мира пирамидах. Узники в камерах. Мир-тюрьма, зловонная дыра, куда бросали самых опасных преступников, каких могла породить Тертиам Диомеда. Под верхними уровнями размещались ряды пустых, более крупных по размерам помещений, где не было заключенных. Огоньки жизней, попадавшие в них, мерцали от боли или тускло дрожали в отчаянии. Пылающие вспышки смерти глушились холодными как лед страданиями.

Комнаты дознания. Оборудованные так, чтобы обеспечить максимальную безопасность. И одна из них была полна ярких жизней, мельтешащих в проводимых ими приготовлениях. Усиленные двери, адамантиевые кандалы и медицинские сервиторы, накачивающие содержащегося здесь заключенного огромными дозами гипно-седативных препаратов. Люди знали, кого им предстоит удерживать и что тот может натворить. Возможно, они даже побывали в улье и видели происшедшее там своими глазами, — в любом случае иллюзий они не питали. Они готовились принять один-единственный огонек жизни, который вряд ли когда-нибудь покинет тюремные стены. Здесь он потускнеет, а затем и погаснет.

Изображение снова отдалилось. Объекта поисков здесь еще не было, но сведения, полученные на планете-тюрьме, позволили выследить его. Если посмотреть на эту звездную систему со стороны, можно было увидеть ее особый узор. На первый взгляд некоторые жизни — контрабандисты, беглые преступники, космические патрули — перемещались совершенно случайным образом между планетами и их светилом, но в большинстве своем они на самом деле следовали регулярными маршрутами, проложенными среди миров. Тонкие артерии подсвечивало псионическое эхо тех, кто пользовался ими, ведь обычные маршруты были относительно безопасны и хорошо охранялись, что давало наибольшие шансы поимки перевозимого заключенного, если тот убежит. Следовательно, он должен был быть там, где-то там.

Объединенное, ищущее сознание прочертило линию от отмеченного насилием улья до мира-тюрьмы, найдя нить, соединявшую их, — короткий, прямой, надежный маршрут с малым количеством путешественников, но изобилующий стационарными «полустанками», где размещались станции слежения, отмеченные жизнями тех, кто нес дежурство.

Здесь. Он должен был быть где-то здесь. Это был безопасный маршрут, по которому местные представители власти этапировали преступников. Наверняка за ним наблюдали Адептус Арбитрес, выслеживающие любые признаки предательства или некомпетентности. Возможно, часть этих ярких, сосредоточенных огоньков жесткого света являлись жизненным эхом офицеров-арбитров, суровых и подтянутых, руководящих надзором за правопорядком в Империуме.

Тем, кто сейчас смотрел на них, уже пришлось убить далеко не одного арбитра. Не то чтобы те этого заслуживали, но это было необходимо. Арбитрес являлись лишь одной рукой Империума, одним болтиком в огромной машине, превращавшей Человечество в беспомощную, доверчивую массу ослабленных сознаний. Огоньки граждан были тусклыми и угасающими, готовыми взорваться бунтом и восприимчивыми к нашептываниям Темных Сил. Если бы в Империуме было больше людей, способных увидеть его население так, как видели сейчас наблюдатели, то, может быть, этой машины сейчас бы и не существовало и настало царство свободы. Или, что тоже вероятно, безумная анархия. Каждый из наблюдателей знал, что найти решение, которое спасет Галактику, будет нелегко.

Но эти вопросы могли подождать до лучших времен. Вместе наблюдатели устремили свой взгляд на найденный внутренний маршрут, ведущий от улья к планете-тюрьме. Удаленный планетоид, как они отметили, был невелик, а значит, и гравитация должна была оказаться слабой. В таких условиях мускулатура заключенных постепенно атрофировалась и становилась хилой всего за год, что значительно затрудняло побег, если им удавалось пробраться на космический корабль и высадиться на планете с нормальной гравитацией. Старый трюк, но он работал. Хотя вряд ли он мог так же успешно пройти с тем, кого вели по этапу в данный момент. У тюремщиков не оставалось иного выбора, кроме как постоянно держать его в цепях, а сразу по завершении работы с ним — убить. Ведь узник ни умом, ни телом уже не являлся человеком в полном смысле слова.

Один из кораблей нес на своем борту несколько сотен отчаявшихся душ. Результат зачистки, произведенной в подбрюшье улья и округленный за счет необходимости выполнить план по количеству вынесенных обвинительных заключений. На другом судне оказалось несколько тертых преступников, накачанных седативными препаратами и закованных в кандалы. Убийцы. Мятежники. Худшие из представителей Империума и в то же время результат деятельности Империума, как и шумных ульев, и железной дисциплины, насаждаемой арбитрами. Эти представляли интерес, но искали сейчас не их.

Еще один корабль обладал небольшими размерами и был отмечен едва ли дюжиной огоньков жизней. Первым доказательством стал его экипаж. Они боялись. Страх — странная штука, делающая душу и сильнее, и слабее в одно и то же время, и тебе никогда не скрыть печати, которую он оставляет на ней. Тонкая, неравномерная рябь виднелась в самой глубине сознаний членов экипажа, проступая за всем, что они делали. Они боялись потому, что знали: корабль могут сбить в любую минуту, если возникнут подозрения, что их заключенный может сбежать; их собственные жизни были недостаточно ценны, чтобы считаться с ними в случае угрозы упустить «груз». Также они опасались того, что могут что-нибудь напутать в сложном бюрократическом танце, которым окружалась перевозка подобных преступников. Предстояло поставить в известность адептов десятков разных организаций, и каждый из них должен заверить своей подписью один из этапов конвоирования. Делом могла заинтересоваться даже Инквизиция, которая потребовала бы присутствия одного из своих представителей или даже настаивала бы на том, чтобы были использованы какие-либо из их собственных методик дознания.

У Инквизиции могло найтись много вопросов, чтобы задать их заключенному. И большая их часть касалась бы наблюдателей, следивших сейчас за кораблем.