Читать книгу "Турецкий ятаган - Сергей Шхиян"

— Ладно, давай их сюда, — согласился я.

Женщина наклонилась и поставила передо мной подшитые кожей валенки без голенищ. Я не без труда втиснул в них распаренные ноги и по холодному коридору последовал за своей провожатой.

Пройдя длинным коридором, мы гуськом добрались до так называемой часовни. Провожатая с поклоном открыла передо мной дверь, истово перекрестилась в сторону освещенных лампадами икон и отступила в сторону. Я вошел в чадное от горящего лампадного масла помещение и прикрыл за собой дверь. Ерничать и демонстративно поклоняться богам, в существовании которых я не до конца уверен, желания не было, как и оскорблять своим поведением религиозные чувства спутницы.

«Часовня» представляла собой молельную комнату без алтаря, увешанную иконами. Перед некоторыми из них теплились огоньки. Характерно пахло деревянным маслом. Я прошел вдоль стены, сколько возможно при слабом освещении рассматривая образцы церковной живописи. Похоже, иконы были старинные, писаные еще не маслом, а, судя по отблеску, левкасом, на основе размельченных минералов, некоторые совсем потемневшие от времени. Впрочем, в полутьме детально разглядеть их было невозможно.

Здесь было не топлено, и меня скоро начал пробирать озноб. Оставив исследование древнерусского искусства на светлое время суток, я вернулся к своей провожатой, и она довела меня до спальной коморки. Только там я смог рассмотреть «девку».

Честно говоря, от такой прелестницы можно было только вздрогнуть.

Я вроде бы невзначай осветил ее лицо свечой: круглолицая, если не сказать толстомордая, «красавица» была неопределяемого возраста, бледна как смерть, с широкими черными бровями и свекольно-красными кажущимися черными щеками.

«Девка» между тем взбила мои перины, подушку и кокетливо подперла бок рукой.

— Ты, государь-батюшка, почивать станешь, или мне остаться, — спросила она.

— Зачем тебе оставаться? — не понял я.

— Ну, вдруг ты девичьей сласти захочешь!

— Спать, конечно, — до неприличия поспешно произнес я, с опаской глядя на прикольную красотку, — иди себе, милая, с Богом.

«Девка», судя по всему, ничуть не расстроилась таким пренебрежительным отношением к своим женским прелестям, забросила в рот очередную семечку, разгрызла, вежливо сплюнула шелуху в кулак и, независимо поведя плечом, удалилась.

Оставшись один, я стремительно забрался между перинами, греться после холодного «моления».

Похоже, мое погружение в стародавнюю эпоху проходило по всем правилам, с баней, молитвами и «дворовыми» утехами. Осталось только наблюдать, чем все это кончится.

Пригревшись между знойными перинами, я неприметно для себя заснул и открыл глаза, только когда на улице было уже светло.

В комнате за ночь выдуло все тепло, и я с опаской высунул нос из теплых пуховых объятий. Одежду мою все еще не вернули. Я еще несколько минут полежал, потом выскочил из постели, сунул ноги в опорки, и, как был в исподнем, отправился искать людей и тепло.

Вчерашний бесконечный коридор оказался слабо освещен двумя маленьким окошками, прорубленными под самым потолком, и я без труда нашел вчерашнюю горницу.

В ней было по-прежнему холодно. Чтобы привлечь к себе внимание, я энергично подвигал по полу тяжеленным стулом. Тут же на грохот в комнату заглянула полная девушка с очень приятным, славянского типа лицом, добрыми синими глазами и спросила знакомым голосом:

— Пробудился, государь-батюшка? Как спалось?

Я замешкался с ответом, соображая, как один голос мог оказаться у вчерашнего страшилища и у этой очень даже милой и женственной особы.

— Спасибо, хорошо, — наконец сказал я. — Это ты меня вчера в часовню водила?

— Я, — ответила девушка, — нешто не узнал неприбранную? Дурной стала?

— Наоборот… — задумчиво сказал я, вспомнив, что как-то таким же образом «прибралась» моя жена. — Тебе, девушка-красавица, неприбранной больше идет.

— Все-то вы, мужи, над нами девками насмешничаете, — хихикнула она, весело блеснув глазами. — Скажешь, тоже, идет неприбранной!

В этом создании явственно присутствовала чувственная грация, ненавязчивая и привлекательная женственность.

— А звать-то тебя как, красавица? — совсем иным, чем раньше тоном, спросил я, инстинктивно вставая в охотничью стойку.

— Наташкой кличут.

— А скажи мне, свет-душа, Наташенька, — заговорил я в былинной манере, — где моя одежда, а то стыдно перед такой красавицей в исподнем гулять.

— А иди к себе, я принесу, — кокетливо ответила девушка, состроив глазки.

Похоже, между нами уже начали завязываться игривые отношения.

Я уже замерз стоять в одном белье и валенных опорках на босу ногу в холодной горнице и быстро вернулся в свою келью под перину. Скоро там появилась и Наташа с моими выстиранными и вычищенными вещами. Она разложила их на сундуке и присела рядышком.

— Мне нужно переодеться, — намекнул я, подозревая, что она и не собирается уходить.

— Так переодевайся, — без тени смущения проговорила девушка, с интересом меня рассматривая.

Смешно об этом говорить, но смутился я.

— А тебе стыдно не будет глядеть? — спросил я, все с большим интересом разглядывая волоокую красавицу.

— Не, — прямо глядя в глаза, спокойно ответила она, — чего же мне, государь-батюшка, стыдиться? Я мужиков всяких видала-перевидала, это наше дело такое женское.

От такой прямоты меня слегка покоробило, чай не в двадцать первом веке живем.

— Ну, смотри, коли интересно, — после небольшого внутреннего сопротивления сказал я и скинул свои посконные одежды. Не знаю, что чувствуют, раздеваясь на публике, стриптизеры, мне стоять под прицелом женских изучающих глаз было неуютно.

— Наташа, — сердито сказал я и добавил в ее же манере, — прекрати на меня таращиться, а то знаешь, чем это кончится?!

— Так при свете такое делать грех, — серьезно ответила она.

— Вечером в баню сходим и грехи смоем, — пошутил я, собираясь одеться.

— Ну, если так, то ладно, давай, — вздохнув, сказала Наташа. — Как будешь, просто или по-собачьи?

— Да ты что, я же пошутил, — начал было говорить я, но кончить фразу не успел.

Девушка через голову стянула с себя рубаху и обнаружила такие аппетитные, гармоничные формы, что слова застряли у меня в горле.

— Ложиться или раком встать? — по-прежнему не смущаясь, спросила она.

— Становись! — потеряв разом и голос и моральные принципы, просипел я.

Наташа кивнула и, взобравшись на постель, встала на колени, положила щеку на сведенные руки и прогнула спину.

От такого обилия великолепной женственности у меня перехватило дух. Я не мог сразу вспомнить, у кого из художников видел такую великолепную, розово-белую женскую плоть, точно, что не у Рубенса и Кустодиева. Потом прояснилось, у Ренуара. Наташа, не дождавшись моей активности, посмотрела из под руки: