Читать книгу "Изобретение велосипеда - Юрий Козлов"

— Коси, коса, пока роса… — говорил Костя Гектору.

6

Весенний Ленинград довольно непривлекателен. В новых районах, которые мало чем отличаются от новых районов других городов, белые блочные дома, лужи, утопающие в грязной воде дощечки, очереди возле пунктов приёма стеклотары. В центре почище, но дома угрюмы. Дума стоит набычившись, шпиль Адмиралтейства спрятан в тумане, как спица в сером клубке. Ходят слухи, что Нева из берегов вылезет и всё затопит. Середина апреля, а листья только-только начали распускаться. Но всё равно утром Гектор просыпался от криков птиц — воробьи на карнизах будили Гектора. И глухой восьмикратный бой часов, и яростный звон будильника были теперь ему не в тягость. Зимняя спячка кончилась.

Когда появлялось солнце и дома высыхали, Гектор с удивлением обнаруживал, что все они разного цвета, все с каким-то орнаментом, у многочисленных атлантов, поддерживающих балконы, с усов капала вода, а выражение лиц у атлантских гологрудых дев было скорбное.

Гектор жил на Невском в старом доме, в квартире с высокими окнами, два из которых смотрели в асфальтированный двор, где не было ни одного дерева, а два других на проспект, точнее, на пельменную и тир.

Гектор занимал крохотную комнату, передняя стена которой представляла собой окно с огромным мраморным подоконником. Если смотреть с Невского, комната эта — стеклянный выступ — держалась на трёх атлантах, и в детстве Гектор боялся, что в один прекрасный день атланты уйдут и комната свалится вниз. В комнате, кроме письменного стола, помещался шкаф, кровать и несколько книжных полок. На шкафу лежал череп и стоял глобус. Все, кто приходил в гости к Гектору, говорили, что это комната великого человека — спартанца и аскета.

Этажом выше точно такую же комнату занимал рояль студента консерватории Юрки Тельманова. Юркин репертуар был безграничен. Этюды, рапсодии, концерты просачивались сквозь толстые стены, и в квартире Гектора несколько часов в день звучала фортепианная музыка. У Гектора дома, правда, тоже было пианино, но стояло оно в комнате матери, и играл Гектор на нём редко. Ему больше нравилось приходить к Юрке и играть на рояле, который казался летящим конём, тогда как пианино напоминало ленивого, глухого осла.

Гулять с Караем Гектор иногда уходил в далёкий Овсянниковский садик — для Карая это был праздник. Слыша слово «Овсянниковский», он поднимал бородатую голову и в восторге смотрел на Гектора. Когда же слышал фразу «только во двор», горестно вздыхал и равнодушно стоял потом на асфальте, подняв ногу около водосточной трубы.

Невский… Каменные пасти дворов, мусорные бачки, асфальт… И ещё полутёмные подъезды, бесконечные кружева лестниц, пыльные чердаки, хлопающие двери. На асфальте можно играть в классики, прыгать через скакалочку, но самые главные игры — прятки, стрелки — это только в подъезде. В подъезде Гектор в первый раз закурил, в подъезде спрятался, разбив первое в жизни стекло, в подъезде поцеловал девочку в дрожащие губы, но это было давно, в игре со стендалевским названием «Красное и чёрное».

— Гетька! Ты столько гуляешь, почему ты такой бледный? — спрашивала мать. — И почему я никогда не вижу тебя во дворе? Где ты пропадаешь?

Хорошо и привольно было в подъезде до двенадцати лет.

И Ленинград виделся не городом, а крышами, ступенчато убегающими от чердачного окна, проходными дворами — вбежал в один на Невском, а выбежал где-то на Второй Советской, — асфальтовым пятаком, грубо изукрашенным цветными мелками.

В тринадцать лет Гектор начал присматриваться к парням и девушкам на Невском. Ноги сами несли его в сторону центра, где заканчивалось строительство станции метро «Гостиный двор», где покупались и продавались пластинки, где красивые, как богини, девушки сидели на скамейках и курили, а ветер шевелил их распущенные волосы. Во дворе же, где жил Гектор, теперь по вечерам бренчала гитара, пелись тоскливые песни: «Чудится мне твой овал лица, с тобой мне хочется потанцевать…», звенели на клёшах колокольчики. А иногда дворовая компания отправлялась в Овсянниковский сад, и сигареты тушились о добродушные морды коней-качалок, а по деревянному полу беседки гулко каталась пустая бутылка, и гитара начинала звучать пронзительней и злее.

В семнадцать лет, выходя на Невский, Гектор здоровался со многими людьми, как из центра, так и из окрестных дворов. Люди из центра говорили о поп-музыке, о женитьбах и разводах великих музыкантов, о длине их волос, напевали вполголоса различные мелодии, смотрели с интересом на финские автобусы, величественно проплывающие мимо. Люди же из окрестных дворов предпочитали слушать Окуджаву, говорили больше о ночных уличных битвах, о новых приключенческих фильмах, об армии, которая вот-вот грядёт повесткой, и тогда — прощай, мама!

Почти невозможно было знакомиться с девушками в окрестных дворах, но легко и просто можно было знакомиться с ними в центре. Некоторые девушки даже звонили Гектору домой, но разговоры получались бессодержательными, потому что девушки помалкивали, а Гектор не знал, что им сказать. Особенно, когда поблизости находились родители.

Первого мая родители собирались в Ригу к знакомым, и Гектор оставался один.

Ему и раньше случалось оставаться одному, но тогда дело ограничивалось танцами до упаду, музыкой на полную мощность, робкими поцелуями в прихожей. В десять часов все разбегались…

Скалился со шкафа череп. Гектор шёл на кухню мыть посуду.

…Новую знакомую Гектора звали Оля. Он познакомился с ней две недели назад в центре. Гуляя но Невскому, Гектор постоянно видел Олю около метро «Гостиный двор», и они задумчиво смотрели друг на друга сквозь начинающие зеленеть деревья, сквозь толпы идущих вдоль витрин Гостиного двора людей. Если Оля была не одна, Гектор к ней не приближался. Он шёл мимо, в спину дул ветер, и Гектору казалось, что Оля нежно смотрит ему вслед и светлые волосы её безумствуют на ветру.

Была Оля но крайней мере лет на пять старше Гектора…

Последний раз он встретил её на танцах в Институте связи имени Бонч-Бруевича. Оля стояла у входа на каменных ступеньках в толпе жаждущих попасть. Гектор вывел её из толпы и затащил в здание института через окно на первом этаже во дворе.

— Какой, однако, ловкий! — сказала Оля. — Учишься, что ли, здесь?

— Я учусь не здесь, — ответил Гектор. Держась за руки, они шли с Олей по темнеющему коридору, и её рука дрожала в его руке, как пойманная рыба, и сердце у Гектора билось часто-часто, а впереди, в проёме, уже полыхал вовсю свет и раздавался топот ног. Оля и Гектор оказались в зале с колоннами, где играла группа под названием «Белые ночи», а народ плясал и размахивал руками.

Оля внимательно смотрела по сторонам, и Гектору не нравилась эта её внимательность.

— Я сейчас уйду… — тихо сказал Гектор.

— Что? Зачем? — спросила Оля. — Тебе не нравится, как они играют?