Читать книгу "1993 - Сергей Шаргунов"

Витя ревновал к сестре. Приходила чужая, Изкина, баба Дуня, пеленала грудную, а он из-под кровати изо всей силы царапал старухе ноги. Она терпела, не жаловалась, пеленала… Сказала в первый же день, как пришла: “Коля, Витьку никогда не бей!” Отчим только в угол ставил.

В садике Витю за фамилию Бабин дразнили Бабой, но в школу он пошел уже Брянцевым. В детском саду он часто засиживался допоздна и оставался со сторожем Русланом Муратовичем, пожилым татарином, который приносил ему большую кастрюлю с кухни, где были разбухшие остатки компота – чернослив, курага, слива, изюм. Руслан Муратович ласково смотрел серо-каре-голубыми пестрыми глазами, как Витя, наклоняясь, скребет ложкой, выплевывает косточки на клеенку.

– Это компот волшебный, – говорил сторож, возможно, ставя какой-то эксперимент. – Всю гущу ешь, всю. Вот так, молодец. Ты никогда не умрешь. Это компот для бессмертия. Кто в свою смерть не верит, тот никогда не умрет. Ты бессмертный, запомни это, потому что ешь этот компот. Понял?

– Понял.

– Вкусно тебе?

– Да.

– Волшебный компот, – довольно кивал сторож.

– А другие днем тоже его пьют… – как-то заикнулся Витя.

– Они долго проживут, – мгновенно нашелся сказочник.

С этих пор Витя всю жизнь любил компот.

Изка заболела воспалением уха, стала тоненько надрывно плакать, и Витя вдруг начал ее жалеть. Он стоял часами у ее кроватки, заглядывал, поправлял одеяло, чи-чи-чикал языком о нёбо, убаюкивая, и у него самого в какой-то момент застреляло в ухе. Пришла баба Дуня: “Молодец, Витя, это твоя сестричка!” – он заплакал, бросился навстречу, упал на колени, обнимая толстые ноги чужой бабушки. “Да что ты, обалдел?!” – она подняла его грубым рывком…

В Нововятске городские дома перемежались с сельскими. Как-то летом вместе с приятелями Витя перелез через забор и стал в сумерках шарить в подвернувшемся огороде. Ребята что-то выдергивали из земли и бросали, объели один куст крыжовника, другой обсикали. Зато Витя, аккуратно вытянув с ботвой морковку, принес матери по пять штук в каждой пятерне.

Утром, вернувшись со смены и увидев на подоконнике оранжевые гостинцы, она спросила:

– Ты где взял?

– Нашел.

– Ты зачем их принес?

– Мам, я слышал, что от моркови люди веселеют. А ты устаешь, ты бываешь грустная.

– Пошли.

Она заставила привести ее к дому, который он нашел с тоской. К ним вышла бабуся в сарафане, заохавшая и замахавшая руками, но мама была упряма: Витя прошел на огород и воткнул в грядку всю морковь. Он плакал и сажал. С тех пор чужое он не брал.

Ему было девять, когда в леске с ним случилось страшное. Он уже дошел до насыпи, как, вовремя не услышанный из-за проходившего поезда, кто-то хлопнул его по плечу, сгреб в охапку, оттащил обратно в заросли и бросил на траву. Витя оцепенел, будто всё это ему снилось. “Только пикни – убью!” – мужик с бугристой рожей, в соломенной шляпе стоял над ним. “Я бессмертный”, – смутно вспомнил Витя и просить о пощаде не стал. Мужик ловко и быстро связал его толстой бечевой, словно бы проделывал это часто, и, оставив лежать на животе, ушел, напоследок опять сказав: “Только пикни”.

Неизвестно, ушел ли он насовсем или отошел, чтобы вернуться, – Витя напряг всё тело, ослабил узел, освободил правую руку и развязался за пять минут. Он побежал без оглядки в сторону бабушкиного дома – взлетел по насыпи и чуть не угодил под поезд. Обернулся: нет ли преследования? Соломенная шляпа мерещилась за каждой елкой.

Никому о случившемся он не рассказал, но ночами его мучили кошмары. Он узнал того мужика осенью возле их школы, без шляпы, с седым хохолком, и по тому, как затрепетал один мальчик – невысокий Вася Нилов, – понял, что был не единственным. И еще он понял: надо стать смелым.

И он стал приучать себя к смелости. Он заходил в лесок с перочинным ножом наготове, однажды забрел в самую середину, простоял, зажмурившись и досчитав до ста, а после, сохраняя достоинство перед невидимым наблюдателем, медленно удалился: сердце ухало так, что казалось, оторвется.

Вода манила Витю как главная опасность. Весной ребята собирались на окраине у реки Вятки, вдоль которой стоял город. Льдины то ползли, то припускали, сверкая и с треском ударяясь одна о другую. Витя прыгнул, поскользнулся, упал, но остался на льдине, встал и перескочил на следующую. Он не раз повторял эти прыжки. Однажды свалился в реку, но легко выбрался, наполовину мокрый, с сапогом, полным воды. Дома мать ударила его по губам ладонью, сразу всё поняв.

Она, когда сердилась, била по губам: было больно, но больше – обидно.

Летом по Вятке сплавляли лес, это дело называлось “затором”, и Витя решился пробежать по бревнам. Компанию ему составил Лешка Шмелев, друг из класса, с пушистой русой головой. Им повезло – перескочили от берега до берега и назад, несколько раз едва не угодив между мокрых жерновов.

Бабушка Анна, мать отца, из деревни Леваши, недалекой от Шельпяков, наставляла: “Витенька, если будешь ругаться – зубы сгниют, язык пожелтеет. У меня зубы хорошие, никогда по врачам не ходила. А язык во-он какой розовый! Даже если больно или обидел кто – кричать можешь, а матных слов не говори. От них все болячки”. Витя пропускал бабушкины советы мимо ушей. Особо не ругался, но и не так, чтоб ни-ни, – как вся детвора, по случаю.

У них в школе была такая забава: в классе или спортзале перебрасывать друг другу матерное словцо. Девочки в этом не участвовали, краснели, фыркали, стучали учителям. Словцо на букву “б” или на букву “х” Витя пасовал бездумно и беззаботно, но однажды, ему уже было десять, почему-то не захотел или, точнее, не смог. Как закоротило. Стало почему-то противно. В первый раз на это не обратили внимания, и во второй вроде не заметили, а в третий шпаненок Мишка Зыков, чей пароль оборвался на Вите, подойдя на перемене, громко спросил: “Может, ты девка?” – и сразу схлопотал в зубы. Мишка для видимости тоже пихнулся кулаком, но завял.

– Ты где себя изгадил? К доске прислонился? – зашумела дома мать. – Снимай немедленно…

Витя недоуменно расстегнул серебристые пуговицы и стянул синий пиджак. Сзади бледнели полустертые, написанные мелом большие буквы: “Святой”. “Что, я так весь день проходил? Святой?” – он испугался: теперь прицепится кличка. На следующий день для верности немного накостылял Зыкову, и кличка не прицепилась.

С ребятами мастерили самопалы – поджиги – и палили по елкам в леске. Были и такие компании, которые мучили кошек и собак. Сосед по лестничной клетке Сашка Моисеев, на год старше, выкинул щенков через форточку с пятого этажа, привязывал кошек к дереву колючей проволокой и на глазах малышни метал в них камни. Витя усилием воли не общался с Сашкой, хотя тот был мастер на все руки, отлично разбирался в моторных велосипедах и самокатах и это к нему притягивало.

Витя хорошо учился, лучше всего по физике, много читал – про приключения, особенно морские. Любил читать газеты отчима, которого звал папой, и на уличных стендах. Во дворе из запчастей собирал и разбирал с дружком Лехой моторный велосипед, сидел над чертежами снегохода и мечтал соорудить космический корабль. Он занимался в секциях футбола и хоккея, а мама записала в музыкальную школу на класс баяна. Витя не только отменно играл на этом инструменте, но и неплохо пел, умело подражая голосам эстрадных знаменитостей.