Читать книгу "Неотразимая - Вера Кауи"

Ее разбудил собственный стон. Очнувшись, она поняла, что, мечась во сне, сползла по берегу к воде. Колокол продолжал звонить — печально и размеренно.

Этот кошмар давно уже не посещал ее, но она трепетала при одном воспоминании о нем. Когда она была маленькой, он снился ей так часто, что мисс Келлер клала ее спать в отдельную комнату, оставляя дверь открытой, чтобы она видела свет в коридоре и не оставалась в темноте, которой так боялась. Она и до сих пор не могла заснуть в комнате с опущенными шторами.

Девочкой она часто просыпалась с громким плачем, будя других детей и пугая воспитательниц. Когда это случилось впервые, дежурила не мисс Келлер, а ее заместительница, которая очень рассердилась, крепко отшлепала Элизабет и велела ей вести себя как следует и не устраивать сцен, затем отвела ее в темную комнату, и там запертая девочка плакала и билась, впав в настоящую истерику.

В следующий раз мисс Келлер оставила дверь открытой, и Элизабет слышала сердитые голоса.

— Я понимаю, Элизабет Шеридан ваша любимица, — тоном обвинителя обращалась к мисс Келлер ее заместительница, — но это не значит, что ей можно позволить будить среди ночи других детей.

— У меня нет любимчиков, — холодно отвечала мисс Келлер. — Если я даю Элизабет какие-то поблажки, то только потому, что девочка нуждается в них, и даже потому, что вы так обошлись с ней. Прошу вас больше ничего не делать с девочкой без моего разрешения.

— Но я должна была что-то сделать. Она просто оплакивает мать… и это действует всем на нервы.

— Подумайте, каково самой девочке. То, что мы с вами видим — и слышим, — это ее нервная реакция. В будущем, если ей снова приснится кошмар, ее надо положить в отдельную комнату, но дверь закрывать не нужно — ни в коем случае, вы поняли? Это приказ.

Сердитые голоса затихли в отдалении, а Элизабет лежала и думала, что все это из-за нее. Она во всем виновата. Она устроила целый спектакль. Чувство вины Элизабет усугублялось при виде заместительницы директора приюта, которая никогда не упускала случая продемонстрировать девочке свою неприязнь, всегда называла ее «наша непослушная Элизабет» и насмехалась над ней на глазах у других воспитанниц, ставя ей в пример их умение сдержанно вести себя.

— Учись лучше владеть собой, моя девочка, — предостерегала она. — Если ты будешь продолжать в том же духе, ничего хорошего тебя не ждет.

И напуганная пятилетняя девочка изо всех сил старалась сдерживать любое естественное проявление чувств, и эта привычка вскоре сделалась ее второй натурой. Выросшая Элизабет Шеридан никогда не устраивала сцен. Неважно, что творилось у нее внутри, внешне она совершенно автоматически полностью контролировала себя. Она никогда больше не плакала на людях.

Никогда не проявляла своих чувств. Они были глубоко погребены.

И теперь, на этом прелестном острове, ее старательно поддерживаемое спокойствие рухнуло. Она чувствовала, что буквально разваливается, рассыпается на куски. И все из-за этого чертова колокола. Из-за того, что умер человек по имени Ричард Темнеет. Да, Темпест. Столько лет спустя это имя вновь преследует ее.

Все детство Элизабет прошло под знаком этого имени, попечители не уставали напоминать воспитанницам, что те всем обязаны щедрости семейства Темнеет, а по воскресеньям девочки прочитывали молитву, в которой с благодарностью поминали Темпестов. Ей казалось, что все уже безвозвратно прошло, как и детские годы. Экскурсия в Темпест-Тауэрз была попыткой изгнания злых духов, поняла она вдруг, но попыткой неудачной.

Не поддамся, сказала она себе. Она сделала несколько глубоких вдохов, надеясь, что кислород вернет ее мыслям ясность.

Но ничего не помогало. Мысли сбивались, путались.

Не надо было оставаться здесь. Наверное, все же стоило поехать в Нассау…

Слава Богу, остались только ночные съемки. Хорошо бы только снова успокоиться. Элизабет понимала, что иначе не сможет работать…

Вдруг ей ужасно захотелось, чтобы все уже было позади. Собрать сумку, лодкой добраться до Нассау и самолетом до Лондона. Подальше от надвигающегося рока, от беспрерывного напоминания о смерти. Она стремилась оказаться в своем убежище, дававшем ей спокойствие, тишину и отдохновение. Со времени тех давних — в детстве — похорон с Элизабет не случалось ничего подобного, и она не могла понять, что с ней творится. Ей казалось, что она могла бы все преодолеть, если бы не безжалостный всепроникающий колокольный звон, буквально валивший ее с ног…

Она лихорадочно, в спешке подхватила свои вещи и почти бегом поспешила назад, преследуемая призраками своего прошлого. Она разыщет кого-нибудь, кто бы отвез ее в Нассау. И пробудет там до вечера, а вернется к самым съемкам. Может быть, за это время ей удастся прийти в себя. Она надеялась, что так и случится. Она молилась, чтобы так и случилось. Она не представляла себе, как жить, если ей не удастся справиться с собой.

Глава 1

Первым прибыл Дан Годфри.

Касс уже сидела одиноко за очень ранним завтраком (ей всегда от волнения хотелось есть), как вдруг услышала вой реактивного самолета. Самолет прошел низко над домом к морю, чтобы развернуться там и опуститься на взлетную полосу. Она взглянула на часы. Половина шестого. Что ж, видно, кому-то не терпится.

В это раннее утро — солнце еще не поднялось как следует, — прохладное и свежее, в открытые окна Южной гостиной дул бриз, принося с собою запахи моря и густой аромат цветов, ковром покрывавших остров: frangipani, гибискуса, бугенвилеи, — и распускающегося по ночам жасмина, посаженного Хелен вдоль стен дома. Бриз доносил и звуки. Ей было слышно шуршание метлы по уступам каменных террас, далекий собачий лай, почти неразличимые голоса. Донесся шум автомобиля, сначала похожий на гул шмеля и постепенно усиливавшийся, затем шуршание колес по гравию и визг тормозов. Касс услышала, как захлопнулась дверца. Затем прозвучали быстрые шаги по лестнице. Приглушенные голоса сделались громче, шаги приближались по террасе, предвещая появление новоприбывшего, и вот уже он сам оказался в комнате.

Касс подняла на него глаза как раз, когда он возник в проеме больших, застекленных до полу дверей, и, как будто говоря о мелочах, протянула:

— Прямо с тенниса?

Дан пропустил ее слова мимо ушей. Он все еще был в легком кашемировом смокинге, небрежно — такой небрежности учатся годами — сидевшем на его широких плечах.

— Я приехал, как только получил телеграмму, — сказал он без каких-либо вступлений. — Как это случилось?

Касс мазала маслом свежеиспеченный круассан и торопливо рассказывала:

— У него случился удар. Вчера вечером, когда он спускался к ужину. Упал как бревно. И скатился по лестнице до самого низа. Когда Мозес подбежал, он был уже мертв.

Она откусила круассан.

Взгляд ярких, светлых, словно выписанных акварелью глаз действовал на нее подобно холодному душу, но она стиснула зубы, сдерживая дрожь, и подумала, что никакие фотографии в «Таун энд Кантри» не способны верно передать его внешность. Они не в силах полностью воспроизвести его стройность, рост, блеск глаз, глянцевый отлив тонких льняных волос, весь его облик греческого бога, его легендарное обаяние и привлекательность (он был смертельно опасен уже за сто шагов) или его репутацию, которая опережала его. Касс не опасалась его лишь в хорошей машине, которую он вел с безумной скоростью, а дорога целиком поглощала его внимание.