Читать книгу "Ударом на удар! Сталин в XXI веке - Анатолий Логинов"

– Правнук! Приехал навестить!

За дверью завозились, после чего сказали:

– Слышь ты, шутник, шел бы ты… – адрес неизвестный назвал вполне традиционный. – Нет у меня правнуков. Рано мне!

– Ни хрена не рано, старый пердун! – разозлился Кирилл. – Про перенос временной слышал? Я твоему Сережке внуком прихожусь.

Дверь распахнулась. Прадед, здоровенный молодой бугай, выскочил из квартиры, на ходу сбрасывая тапки:

– А за старого пердуна можно и по сопатке!

Кирилл посторонился, пропуская и кулак, и самого хозяина. Иван с разгону влепился в дверь напротив. Та немедленно отворилась и выскочившая на площадку старушка обрушила на обоих Неустроевых поток брани. «Фулюганы» и «пьянчуги» так и сыпались из бабушкиного рта, густо перемешанные с «недобитыми контрами», «шпиёнами» и «подрывными элементами». Но окончательно добила Кирилла фраза «террорист арабский».

– Бабушка, а это вы откуда знаете? – спросил он.

Старушка запнулась на полуслове, внимательно осмотрела иновременника и заявила с чекистским прищуром:

– Я все знаю! Если фулюганить будете, милицию вызову! Бери сваго прадеда и маршируй на кухню! Тоже мне, нехристь из будущего!

– Я не нехристь, – попытался вставить Кирилл.

– Ну так христь, – отбрила старушка, – хрен редьки не слаще! Брысь, кому сказала!

Иван, выглядевший, словно его окатили водой, отлип от стены и буркнул:

– Извините, Прасковья Федосеевна, я нечаянно. – И уже Кириллу: – Пошли. Пра-а-внук.

Шаркающие тапки заняли место на ногах. Вслед за хозяином Неустроев-младший прошествовал по длинному коридору и очутился в комнате. Обстановочка не впечатляла. Пара кроватей, шифоньер, пара тумбочек, похожих на армейские, стол да четыре табуретки. Ситцевые занавесочки на окне.

Иван шлепнулся на табурет, упер локти в стол и уставился на правнука тяжелым взглядом:

– Ну, и чего приперся?

– Гостинцев тебе привез. Из Германии.

– С какого хрена? – Оказывается, прадед за семьдесят лет не изменился. Столетний старик, которого хорошо знал Кирилл, и в молодости был таким же неприветливым грубияном, какого он помнил.

– Захотелось! – Однако правнук умел разговаривать с предком. – Пить будешь?

– Смотря чего.

– Виски устроит?

«Деликатесы» из дешевого польского супермаркета перекочевали из сумки на стол. Иван почесал в затылке, посмотрел на фигурные бутылки и красочные этикетки и махнул рукой:

– Наливай!

Япония, г. Вакканай.

Тейго Ёсино, капитан, пехотная группа «Карафуто» седьмой пехотной дивизии[4]

– Итак, господин лейтенант, прошу еще раз повторить, почему вы начали драку с этими… – капитан, поморщившись, пропустил рвущееся слово и внимательно посмотрел на Асагуро. Лейтенант сидел с видом человека, неожиданно обвиненного в неизвестном ему самому преступлении. Сидевший рядом с ним чиновник из канцелярии укоризненно закрыл глаза и покачал головой.

– Но сами посудите, господин капитан, – ответил, скосив глаза в сторону чиновника, с намеком, что присутствие штатского совершенно неуместно, лейтенант, – они не только смеялись над моей формой, но один из них еще и заявил, что американцы правильно нас оккупировали! Что нам надо было не воевать с ними, а сразу сдаваться, и тогда не было бы трагедии Хиросимы. Вы же знаете, господин капитан, мои родственники… – он замолчал.

– Это нисколько вас не оправдывает, – капитан произнес это таким тоном, что даже чиновник понял, как он повел бы себя на месте субалтерн-офицера. И это знание его отнюдь не обрадовало, судя по закаменевшему лицу. – Вы офицер императорской армии, вы должны были словами разъяснить этим… господам… всю глубину их заблуждений. А вы бросились в драку, словно кадет.

Капитан встал с кресла, жестом показав, что остальным вставать не надо, и прошелся вдоль столика. Номер, меблированный в соответствии с гайдзинскими понятиями о комфорте, его явно раздражал. Наконец он встал прямо напротив сидящего и глядящего на него снизу вверх лейтенанта.

– Лейтенант Асагуро, – тот вскочил, чудом не сбив стоящий напротив диванчика столик, – вы повели себя недостойным офицера образом. Выражаю вам свое неудовольствие и объявляю три дня домашнего ареста.

Лейтенант, вытянувшись, отдал честь. Капитан ответил ему, после чего повернулся к неторопливо поднявшемуся из-за стола чиновнику.

– Прошу сообщить господину губернатору Карафуто о моем решении и наказании виновного. – Безукоризненно вежливый тон и обращение капитана подтолкнули чиновника, и, столь же вежливо ответив, он быстро распрощался с офицерами, оставив их наедине.

– Соображает, – иронически заметил капитан, подождав, пока дверь закроется и шаги удаляющегося клерка затихнут вдали. Повернувшись к лейтенанту, он неожиданно мягко продолжил: – А от вас я такого не ожидал. Не могли сдержаться?

– Поймите, господин капитан…

– Холод до сердца проник:

На гребень жены покойной

В спальне я наступил, —

вместо ответа процитировал капитан и, расстегивая верхнюю пуговицу мундира, добавил:

– Откройте бар. Там была бутылка хорошего французского коньяка…

Через полчаса оба сидели и разговаривали, словно забыв обо всем.

– Вы славный малый, Асагуро, но вам не хватает самурайской закалки духа и тела. Меч самурая – его душа, и он безжалостен даже к себе. И не стоит ему растрачивать себя на всяких буракумин[5], неспособных понять величие души Ямато. Нам же остается только надеяться, что мы поможем возрождению Кодо[6]и гибель наших близких будет отомщена. Наше появление здесь, – изрек Тейго, – знаменательное событие, которое, надеюсь, откроет пору возрождения национального духа в послевоенной Японии. С чужеземной демократией дело у нас не пойдет. Я считаю, что Страной восходящего солнца должен править император. Надо расширить его полномочия, отменить послевоенную конституцию. Я за то, чтобы у нас была армия как армия; за то, чтобы молодежь воспитывалась в духе самурайского кодекса чести…

– Но как мы этого добьемся, – удивленно спросил уже охмелевший лейтенант, – вы же видите, что современным японцам это чуждо.