Читать книгу "Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф"

Когда он въезжал на холм, на середину дороги выскочила собака. Ее глаза вдруг сверкнули в закатных лучах, как у кошки, солнце освещало сзади ее черную шерсть каким-то искаженным ореолом. Человеку в серых брюках как раз хватило бы времени, чтобы нажать на тормоза или свернуть, но он не сделал ни того ни другого. Как будто он наблюдал за происходящим сквозь дыру в настоящем, освещенную в центре мерцающими образами, которые заставляли его продолжать путь. Он почувствовал легкую судорогу и не смог сфокусироваться. Он просто проехал через туннель с собачьей пастью в центре.

Собака глухо ударилась о бампер. Человек затормозил, дал задний ход и остановился. Выйдя, он увидел, что собака еще жива, она дрожала на тротуаре, окровавленная и парализованная. Ее глаза, в которых отражались фары, широко раскрылись от боли и ужаса. Человек недолго смотрел на собаку, не в силах сдвинуться с места и помочь ей. Постепенно судороги прошли. Он видел ее боль и хотел прекратить ее, вобрать ее в себя, если бы только мог. Одно ребро у собаки проткнуло густую шерсть в сгустке крови. Он закрыл глаза, не в состоянии смотреть на нее, что-то буркнул про себя и в конце концов сел в машину. С оцепенелой точностью он медленно проехал по собаке передним правым колесом и на этот раз почувствовал, как хрустнули ее кости. В этот миг он был и водителем, и машиной, и собакой, и тротуаром. Потом он проехал по ней еще раз, чтоб наверняка, хотя от собаки уже остался только оседающий холмик. После этого он поехал домой и так вцепился в руль, что побелели пальцы. Он был настолько взбудоражен, что чуть не подъехал к чужому дому, не доехав полквартала до своего, — на Уинфилд-авеню было два жилых комплекса, каких больше не было практически во всем Фэрчестере. Когда он наконец выключил зажигание, тишина его оглушила. Он просидел в машине несколько минут, прежде чем выйти с коробкой в руке. Глубоко вздохнув несколько раз, он разогнал туман вокруг себя. Ему стало полегче, он еще дрожал, но все-таки пришел в себя. На время.

В Желтой кухне он поставил коробку на табуретку, как будто для того, чтобы она наблюдала за происходящим, пока он готовил простой ужин: разноцветные макароны в виде колечек, разогретые на сковороде, и пол-огурца на тарелке из холодильника. Сидя за кухонным столом, он открыл «Вестник Фэрчестера» за неделю и просмотрел первую полосу. Городской комитет по планированию собирается выпустить облигации под строительство новой муниципальной парковки; футбольная команда старшеклассников «Лихачи» разбила «Орлов» из Эджвилла со счетом 18:12. На последних страницах он нашел заметку об экскурсиях для младших школьников и внимательно прочел ее, особенно заинтересовавшись направлением: природный центр в Паунд-Ридже, Музей естественной истории в Манхэттене, центральный паром. К заметке прилагалась фотография второклассников, более-менее прямо выстроившихся перед автобусом, в конце которой, как столбик забора, стояла светловолосая учительница.

На втором слева мальчике были шорты, открывавшие его выпуклые коленки и тонкие икры. Он сцепил руки перед собой, как будто защищал пах, и в его взгляде смешивались удивление и досада. Может, его только что кто-нибудь толкнул? По обеим сторонам от него стояли две озорные девочки, которые не заинтересовали человека в серых брюках, потому что он разглядывал крайнего справа мальчика, похожего на грека, с темными выразительными глазами и надутыми губами. Он был одет в белую футболку, заправленную в джинсы на ремне, руки вытянул по швам. Гладкие предплечья с нежной кожей. Человек подумал, интересно, как выглядит мальчик сзади, с прижатыми к джинсовой ткани детскими ягодицами — спина мягкая, но прямая, кроме того места, где она расширяется у лопаток, похожих на недавно обрезанные крылья. «Ангелочек», — произнес он и послал мальчику воздушный поцелуй.

Последним он рассмотрел мальчика-азиата с гладким и спокойным лицом, вздернутым носом и шапкой черных волос. Он стоял подбоченясь, футболка слегка задралась и открыла аппетитную полоску живота выше брюк. Но он улыбался в фотоаппарат, как будто знал какой-то секрет, как будто знал фотографа. С таким выражением, будто он видел того, кто на него смотрит, из-за этого человек отвел глаза. Он снова прочитал подпись под фотографией, но имен там не было.

Пока макароны остывали, человек перемешивал их ложкой и дул на них. Он по очереди жевал то макароны, то огурец, смакуя разницу между красным и зеленым вкусом, хотя из-за сочетания горячего и холодного у него болели зубы. Ближе к концу он затеял игру с макаронами, стараясь удержать в ложке как можно больше маленьких колечек, не уронив ни одного в тарелку, пока они не упадут в его голодный рот.

Дочитав газету, он чуть-чуть посидел, как будто чтение и еда плохо синхронизировались. Он стал щелкать всеми пальцами по очереди и досчитал до семи, когда несколько суставов никак не захотели щелкать. Наконец он встал, чтобы заварить себе кофе и достать из белого кондитерского пакета с черной надписью «Булочная Прайса» десерт, большое печенье с кусочками шоколада. Он поднялся, отнес тарелку и чашку в Голубую комнату, но сначала достал из ящика кухонного стола ножницы и аккуратно вырезал из газеты фотографию второклассников.

Он положил вырезку в папку из коричневой бумаги, помеченную заглавием «Детский мир», которая уже еле закрывалась от подобных вырезок, и опять сунул ее в ящик. Но когда он отвернулся от стола и пошел в Голубую комнату, она превратилась в телевизионный салон с креслом — на самом деле выброшенным диванчиком из кинозала, недостаточно большим для двоих. В другом углу комнаты стоял ободранный «сони» с 56-сантиметровым экраном, на макушке которого примостился черный видеомагнитофон «Минолта», похожий на прямоугольную шляпу. Рядом стояла стопка кассет, в том числе большая подборка полнометражных диснеевских мультфильмов. Вчера он на три дня взял в видеопрокате полудокументальный фильм о беспризорниках в Сиэтле под названием «Бродяги». Он поставил кассету и сфокусировался на мальчишке, который носился вверх-вниз по улице на скейтборде, но вскоре ему стало не по себе, кресло полуобнимало его, и он от нечего делать стал стучать по подлокотникам. От набитого желудка у него появилось чувство, будто он расплылся шире своих обычных очертаний, словно амеба в брюках. Образ собаки улетучился, хотя он может вернуться позднее. А сейчас он только и дожидался, когда откроет полученную посылку, но откладывал до подходящего момента.

В последний раз глотнув кофе, он выключил видеомагнитофон. Может быть, пора зайти в Темницу. Открыв дверь в Голубую комнату, он сделал вид, что спускается в подвал. Темница на самом деле была ванной комнатой, неожиданно большой, но сырой, в ней пахло плесенью и холодным потом. В ванне стояла конструкция из выброшенных деталей домашних тренажеров с какими-то странными креплениями, похожими на упряжь. На соседней стене на высоте детского роста были закреплены наручники. Он глубоко вдохнул, вбирая в себя атмосферу. Забравшись в ванну, он закрепил себя ремнями, а последний ремешок туго затянул зубами. Стоя на коленях, он практически мог повиснуть. Когда он закрывал глаза, как теперь, он мог превратиться в того азиатского мальчика с тоненькими ручками, поднятыми, как бы сдаваясь, с гладкими подмышками, в которые можно впиться ногтями, с мягким животом и пупком-пуговкой. И маленьким, как колибри, пенисом.