Читать книгу "Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская"

— Даночка, комната готова.

— Спасибо.

Она старается не смотреть на мать. Екатерина Сидоровна как-то сразу догнала свой возраст, горе согнуло ее. Дочери тяжело это видеть, и она проскальзывает в свою комнату.

Здесь все по-старому. Те же золотистые обои и шторы, так же стоят книги на полке и Барби, которую когда-то привез ей Виталька. И красная бархатная шкатулка-сердечко, подаренная Цыбой. Дана так и не решилась увезти ее, сердечко скучало бы по этой комнате.

Дана разбирает вещи и переодевается. Эта комната всегда ждала ее. Дана чувствует себя здесь защищенной, как и в своем оставленном доме. Это тоже ее дом, и она, возможно, снова будет тут жить. Или нет? Нет. Она понимает, что не сможет остаться. Там, под Питером, ее дом и сад, который посадил Стас. Там она была очень счастлива…

— Даночка, иди ужинать.

Все как раньше. Дана спускается в столовую. Мама постаралась, наготовила, но она не может есть.

— Дана, съешь немного помидорного салата, ты любишь его.

«Я умерла. Но я люблю родителей. Почему же мне с ними так тяжело? Больно притворяться живой. Нельзя, чтобы они заметили. Нельзя, чтобы они поняли, что меня уже нет».

— Мы тут подумали с мамой и решили: съезди отдохнуть, тебе надо переменить обстановку. Лека побудет у нас, а ты успокоишься, наберешься сил. Ты меня пугаешь сейчас. Ну, как? — говорит отец.

— Не знаю. Может, позже.

— Дана, я только предложил. А ты решай, как лучше. Завтра пойди погуляй, на тебе лица нет. Иди спать, Дана.

«Бедные папа с мамой! Они чувствуют, что все идет не так, но ничего не могут контролировать. Потому что меня уже нет. Я сама себе снюсь».

Дана ложится в постель, приготовленную мамой, но сна нет. Зачем сон мертвой женщине?

3

Все имеет свое начало. Тридцать лет назад в захолустный городишко приехали новобрачные. Они только что поженились, были молоды, счастливы и полны радужных планов — в то время большинство людей надеялось на лучшее. Шел семьдесят шестой год, народ ударно трудился на благо великого государства, и практически никому даже в голову не приходило, что может быть иначе. Те, кого подобные мысли посещали, состояли под неусыпной охраной санитаров или тюремного конвоя.

Но счастливые молодые люди не тяготились незаконными мыслями. Души их были чисты, помыслы — вполне благонадежны, а мир казался им большим и светлым. Они вольны были ехать куда угодно, а осели именно здесь. Им казалось, что это именно то, что нужно, — маленький тихий городок с несколькими огромными предприятиями, тенистыми аллеями и парками, белыми и красными кирпичными домами и вполне приличным ассортиментом магазинов — дефицит тогда еще никого не хватал за горло.

Они оба были выходцами из деревни. Их родители, проработав всю жизнь на колхоз «за так», выпихнули своих чад в город, не желая им своей судьбы. Там они и познакомились и решили пожениться. Все было чудесно, большой город — это неуютно и немного страшновато, а маленький Торинск — в самый раз. Катя и Славик были вполне довольны судьбой. Почему бы и нет? К тому же в городе имелся институт, и они бегали туда вечерами на занятия.

В положенный срок их маленькая семья пополнилась — родилась девочка. Мода на красивые заграничные имена не прошла, никто не думал, как они сочетаются со славянскими фамилиями, а уж тем более — отчествами. Молодые родители хотели назвать свою дочь как-то так… Жанна, Лада, Анжелика. Ну не Людой же или Валей называть такую необыкновенную девочку! Нет, конечно. Девочку назвали Даной. Выбирали наименьшее из зол.

Квартиры своей у них пока не было, завод выделил комнату в общежитии, куда семья и переехала из частного угла. Да что там, квартиру дадут, и очень скоро! Вот только институт закончат — тут уж начальству не отвертеться, положена молодым специалистам отдельная квартира. По советскому закону.

Только время было немного упущено. Самую малость. Квартира все не появлялась, и девочка росла в общаге — длинном кирпичном здании, где длинные коридоры и комнаты с обеих сторон. И две кухни на этаж. И два санузла с четырьмя унитазами в каждом. И душевая в подвале, которую стерва-комендантша запирала в одиннадцать часов. И прочие прелести вроде пьяных соседей за тонкими, почти фанерными стенами, и вечные разборки соседок, и запах мокрого белья, борща и мочи в коридоре. А в конце коридора окно, как надежда на лучшее будущее.

В этом коридоре и росла Дана. Его она вспоминала, как только начала сама себя осознавать. И комнатку в шестнадцать квадратов, которую мама старалась сделать уютной, да только все равно впустую, потому что с одной стороны дядя Дима, Виталькин отец, кроет матом весь свет — опять налакался до синих слоников, а с другой — тетя Люда, Танькина мать, привела очередного «папу», причем кровать скрипит независимо от того, есть Танька в комнате или нет. Дана рано узнала эту сторону жизни, а мать все боялась, что отец тоже станет пить. Но Вячеслав приходил с работы поздно и к компании соседей никогда не примыкал, за что мужики его недолюбливали, но трогать побаивались. У Славки кулаки были пудовые, и хоть он инженер, а вполне свободно мог дать сдачи, все это знали.

А Славику и дела не было до косых соседских взглядов — он лез наверх, хотел «выбиться в люди». Он не мог смотреть, как его девочка бегает вместе с сыном алкаша Димки и дочкой потаскухи Людки. Он не мог вынести, что его жена, беленькая и нежная Катюша, находится на одной кухне с горластой Зинкой-табельщицей из его цеха, толстой и неопрятной бабой, злобной, подлой и сладострастно скандальной. Славик делал карьеру — не партийную, как многие в те времена, а настоящую. У выходца из деревни было какое-то внутреннее неприятие фальши и пустозвонства, которые являлись неотъемлемой частью партийных функционеров. Из Славика он стал Вячеславом Петровичем, инженером и хорошим специалистом, которого ценили и уважали на заводе. А Катюша была при нем. Девочка росла. И скоро им обещали дать квартиру, отдельную, в новом доме.

А Дане не было дела до соседей и социального статуса. Всю свою недолгую жизнь она провела в общежитии и не представляла даже, что можно жить по-другому. Когда она шла по улицам, думала, что все дома — это общежития, что везде живут одинаково. Она играла с Виталькой и Танькой чаще всего в своей комнате, папа был не очень доволен, а мама пекла на всех блины и открывала варенье. Виталька с Танькой ели с удовольствием, но Дана любила блины с мясом. Варенье — эка невидаль! Полно его.

— У тебя хорошая мамка. — Смуглый черноглазый Виталька с завистью смотрел на Дану. — А моя только дерется.

— Я знаю, — Дане немного жаль Витальку, ее-то никто никогда не бил. — Хочешь еще варенья?

— А можно?

— Мама позволяет.

Дана лезет под кровать и достает банку варенья. Когда приходит лето, Дана с мамой едут к бабушке в деревню — тоже ничего жизнь, только Витальки и Таньки нет, зато есть соседская Алена. С ней Дане весело, и речка рядом, а в лесу шелковица. Мама варит много-много варенья — из всего, что есть в саду. А потом оно «приезжает» сюда, под кровать.