Читать книгу "Око Гора - Кэрол Терстон"

– Нет, под абстрактностью я имею в виду отсутствие деталей, изображение лишь самого основного: вспомните, например, первые фигурки, символизирующие женское плодородие, на которых выделялись только груди и живот, а головки крохотные. – Она вдруг заметила в его глазах искорки веселья. – Просто эта голова не показалась мне стандартно египетской. Это говорит о том, что тут возможно влияние какой-то другой культуры, но я ведь не египтолог. Я уверена, что Клео разберется.

Она вернула гостю ожерелье: бусинки медленно легли ему в ладонь, и получился холмик из слоновой кости. Потом, словно приняв какое-то решение, он резко сжал пальцы.

– А что с головой у нее между ног? Есть версии о том, кто он?

Внезапно Кейт почувствовала себя воздушным шариком, который выпустили в облака. Максвелл Кавано подтвердил ее непрофессиональное мнение о том, что второй череп – мужской.

– Понятия не имеем, – призналась она. – Иногда мертворожденного ребенка клали вместе с матерью, погибшей при родах, иногда тело родственника или слуги помещали в гробницу фараона, хотя обычно – в другую камеру. Дэйв Броверман, директор музея, считает, что череп мог попасть сюда случайно. Он говорит, что в некоторых случаях лишние кости оказывались куриными. Остатки обеда бальзамировщика.

Доктор Кавано задумчиво посмотрел на нее:

– Я вижу, вы с ним не согласны.

– С тем, что одна и та же случайность повторяется снова и снова? Не согласна.

– А вы можете определить, заворачивали ее повторно, как тех фараонов, чьи гробницы и мумии были разграблены, или нет?

– Возможно, вам самому захочется ответить на этот вопрос. – Кейт показала на скамью у окна, где Ташат лежала во всей своей вечной красе.

Доктор Кавано двинулся за Кейт через комнату молча, ничего не сказал он и когда осматривал картонаж, вновь и вновь возвращаясь к маске, закрывающей голову и плечи, – к сияющему лицу, обрамленному прямой челкой и каскадом волос, прямых и черных, как сажа.

Нарисованное лицо Ташат было необычайно живым – живее любого погребального портрета, что Кейт когда-либо видела, даже из того периода, который называли Золотым Веком египетского искусства, когда в моду вошел более естественный стиль. Маска должна была походить на лицо под ней, чтобы блуждающая душа Ташат могла каждую ночь находить свое тело, – и в то же время она была бесконечно пленительной и вселяла в Кейт уверенность, что второй череп оказался на этом месте не случайно.

Тело Ташат было плотно обернуто тканью, внешние слои которой скреплены гипсом и покрыты лаком, чтобы не пропускать влагу, а сверху разрисованы цветными картинками, обрамленными золотыми лентами, имитировавшими льняные бинты, находящиеся под ними – по мнению Кейт, эти рисунки отображали важнейшие события короткой жизни Ташат; надо только понять, как их расшифровать. Клео стояла на том, что это всего лишь вариации стандартных тем религиозного символизма, связанные с загробной жизнью, но Кейт они напоминали призрачные сюжеты Поля Дельво[16], бельгийского сюрреалиста, который изображал, например, обычную улицу, на которой что-то не сочеталось со всем остальным, и это заставляло зрителя рассматривать рисунок еще раз. На картонаже Ташат эту функцию выполняли крошечные фигурки, втиснутые в любое свободное пространство неправильной формы, словно дополнения орнамента. Но их еще можно было читать как пиктограммы, особенно одну – ступенчатый иероглиф, символизирующий богиню Исиду: он повторялся снова и снова, иногда сам по себе, иногда на спине маленькой белой собачки, словно седло на лошади. Правда, египтяне не ездили на лошадях. По крайней мере, тогда.

– Это называется ожерельем Амарны, – сказала Кейт, нарушив тишину и показав на расходящиеся лучами ряды голубых васильков и зеленых листьев. – Одна из причин, по которой мы считаем, что она жила во время или сразу после правления Эхнатона, фараона, объявившего вне закона всех богов кроме Атона[17], полного лика солнца. Эхнатон построил новую столицу в Ахетатоне – нынешней Тель-эль-Амарне. Нам доподлинно известно лишь то, что она была дочерью привратника великого храма Амона и женой представителя фивейской знати.

– А эти иероглифы ни о чем вам не говорят? – Кавано показал на столбец символов, проходящий по центру картонажа Ташат.

– Это что-то вроде эпитафии, стихи из «Книги Мертвых», которую египтяне называли «Книгой выхода в день». – Кейт начала переводить стих по памяти, глядя ему в глаза: – Когда я умру, пусть капли крови на моих губах будут сладкими, как ягоды. Мне не надо слов утешения. Подари мне волшебство, огонь того, кто за границами колдовства. Произнеси заклинание хорошей жизни.

У него шевельнулись губы, словно он хотел что-то сказать, но ему мешал собственный кадык. Он сглотнул, покачал головой, снова сглотнул, и Кейт поняла: он почувствовал – как и она в свое время, – что любые мыслимые слова бледны по сравнению с этими. Впервые Максвелл Кавано не знал, что сказать.

И в этот миг Кейт забыла, что он принадлежит к той кучке интриганов, что принесли ей столько горя, и пришла ему на выручку.

– Такие сандалии появились в Фивах примерно в середине XIV века до нашей эры, – сказала она, показывая на маску на ногах Ташат, напоминавшую папье-маше. – Это в очередной раз подтверждает ее происхождение.

У подошвы сандалий, похожих на рассеченный лист пальмы, был низкий боковой скос, как нос у туфли, и переплетенный ремешок, который поднимался от большого пальца ноги и соединялся буквой Т с ремешком, обхватывающим подъем ноги.

– Думаете, она была его единственной женой? – спросил Кавано, не поднимая глаз.

– У мужчины могло быть столько жен, сколько он был в состоянии содержать. Поскольку у представителей ее класса картонаж, наложенный поверх бинтов, в основном был полный, а не просто маска на голове и на ногах, можно предположить, что Ташат была чей-то младшей женой, возможно – одной из нескольких.

– Может быть, он не хотел иметь трех или четырех жен. – В уголках его губ заиграла улыбка.

– С чего вы решили?

– Есть что-то в ее глазах, или, может, губы… или и то, и другое, если у меня не слишком расшалилось воображение. Подозреваю, такое может произойти, если на нее долго смотреть.

– А что… с ее глазами? – настаивала Кейт, стараясь не давить.

– Ну просто у нее такой взгляд… – Он запнулся, подыскивая подходящее слово. – Назовем это любопытством смышленого человека, плюс… ну, я не уверен… но мне за ее серьезной внешностью видится искорка озорства. Словно она улыбается в душе. – Гость обернулся к Кейт со скромной улыбкой. – Надеюсь, вы не заявите, что это какой-нибудь стилизованный портрет, который в те времена надевали на всех женщин.

Кейт заметила, что уголки его губ поползли вверх, а от внешних краев глаз веером разошлись морщинки. Потом расправилась складка на лбу, а щеки поднялись в классической улыбке Дюшенна[18], – единственной из нескольких детально описанных улыбок, которая, насколько известно, порождает счастливые эмоции, или, по крайней мере, хорошее настроение – еще один важный признак для Кейт, помимо бороды. И к тому же он хорошо читает рентгеновские снимки. Ведь смог определить по черепу пол, можно сказать, бросив всего один поверхностный взгляд, хотя, возможно, взгляд был не таким поверхностным, каким доктор Кавано его изобразил.