Читать книгу "Время умирать - Уилбур Смит"

— Идиотка проклятая! — в бессильной ярости заорал он. С тех пор как эта девчонка появилась в лагере четыре дня назад, она была для него постоянным источником раздражения и не вызывала иных чувств, кроме враждебности. Вот и теперь она грубо нарушила его приказ, и он мгновенно — еще до того, как львица бросилась за девушкой, — понял, что все кончено. Гибель или даже просто ранение клиента для любого профессионального охотника были самым черным позором, который только можно себе представить. Это означало конец его карьеры, конец двадцатилетней работы и усилий.

И, крикнув ей вслед «Идиотка проклятая», он в этих двух словах излил все свои чувства по отношению к бегущей по песку фигурке. Он ринулся мимо Рикардо, который все еще стоял чуть впереди него на тропинке, оцепенев от неожиданности, и в этот самый момент львица выскочила из кустов, где, очевидно, незадолго до этого притаилась.

Русло было буквально залито ослепительным светом фар, поэтому Шон бросил фонарь и мгновенно вскинул ружье. Но стрелять было нельзя, поскольку он оказался в неудачном положении — девушка находилась прямо между ним и львицей на линии огня. Клодия бежала страшно неуклюже, ее ноги увязали в песке. На бегу она смотрела вбок — на приближающуюся львицу и беспорядочно, не в такт шагам, размахивала руками.

— Ложись! — крикнул Шон. — Падай плашмя!

Но она продолжала нестись вперед, не давая ему возможности выстрелить, а львица мчалась ей наперерез. Из-под лап с полностью выпущенными желтыми когтями во все стороны летел песок. На бегу она яростно рычала, а хвост ее был задран и неподвижен.

Тени, отбрасываемые девушкой и огромной кошкой в свете фар на белоснежный песок, казались черными и уродливыми. Они быстро сближались, и Шон сквозь прицел своего ружья видел, что львица подбирается, готовясь к последнему прыжку, но был беспомощен, поскольку не мог выстрелить так, чтобы не зацепить девушку.

В последний момент Клодия споткнулась, ее ослабевшие от страха ноги подкосились, и с жалобным криком она навзничь рухнула на песок.

Шон мгновенно прицелился в центр кремовой груди львицы. Из своего ружья он с тридцати шагов мог бы свободно попасть в две пенсовые монетки, одновременно подброшенные в воздух слева и справа от него. Из своего ружья он убил сотни леопардов, львов, буйволов, слонов — и людей, множество людей во время родезийской войны в буше. Повторного выстрела никогда не требовалось. Теперь, когда цель была открыта, он мог с уверенностью прошить львицу 750-грановой пулей с мягкой, расплющивающейся при ударе наподобие шляпки гриба головкой насквозь — от груди до самого хвоста. Львице пришел бы конец, но не только ей, но и всему сафари и, скорее всего, его лицензии. В лучшем случае его ждали бы многие месяцы следствия и суд. Смерть львицы обрушила бы на его голову гнев правительства и министерства охоты.

Львица была уже буквально в двух шагах от упавшей девушки — между ними оставалось всего каких-нибудь несколько жалких футов белого песка, но Шон чуть опустил ружье. Выстрел был страшно рискованным, но он всю жизнь рисковал. Конечно, он поставил на кон жизнь девушки, но она вывела его из себя, поэтому пусть все решит случай.

Он выстрелил в песок в двух футах от яростно разинутой пасти львицы. Большая тяжелая пуля взметнула в воздух целую тучу песчинок, на мгновение буквально окутавшую зверя. Песок забил львице рот, и, взревев, она наполнила им и легкие. Песок попал ей в ноздри, закупорив их. Песок угодил в ее широко раскрытые желтые глаза, ослепляя, дезориентируя львицу, которая тут же остановилась как вкопанная.

Шон бросился вперед, готовый в случае чего разрядить и второй ствол, но этого не потребовалось. Львица уже развернулась и потащилась назад, на ходу то и дело стараясь потереть лапой запорошенные песком глаза. На ходу она несколько раз споткнулась, едва не упав, и вскоре добралась до поросшего кустарником крутого берега, слепо ринулась вверх, оступилась, упала, скатилась вниз и снова бросилась наверх, наконец скрывшись в кустарнике. Вскоре не стало слышно ни треска кустов, ни ее жалобного воя.

Шон добежал до Клодии и, ухватив ее за руку, рывком поднял с песка. Но ноги отказывались ее держать, и ему пришлось полунести, полутащить ее к «тойоте», а потом с трудом запихивать на переднее сиденье.

Рикардо тем временем уселся сзади, Шон вскочил на подножку и, одной рукой держась за дверцу, а в другой рукой держа, как пистолет, ружье, направленное в окружающую тьму, приготовился к повторной атаке.

— Трогай! — крикнул он Джобу. Водитель-матабел отпустил сцепление и бросил то и дело подпрыгивающую машину вдоль речного русла.

Почти минуту никто ничего не говорил — до тех пор, пока «тойота» наконец не вскарабкалась на крутой берег и не оказалась на более ровной местности. Тогда Клодия тихим сдавленным голосом спросила:

— А нельзя нам остановиться, чтобы сходить по-маленькому? По-моему, я сейчас лопну.

— Зато в случае чего мы всегда сможем просто направить вас, как огнетушитель, на вашу подружку и просто смыть ее струей, — холодно отозвался Шон, а сидящий сзади Рикардо восторженно захохотал. Хотя Клодия и разобрала в смехе отца облегчение и напряженность, ей стало ужасно неприятно. Этот смех лишь усугубил только что перенесенное ею унижение.

До лагеря они ехали почти час, и когда наконец добрались до него, Мозес, обслуживающий Клодию, уже наполнил душевой бак горячей водой. Этот бак представлял собой двадцатигаллонную бочку из-под горючего, закрепленную на ветвях дерева мопане, сплетенную из травы загородку и цементный пол.

Она стояла под струями едва ли не кипятка и по мере того, как розовела ее кожа, она чувствовала, как чувство унижения и тошнота, вызванная только что пережитым притоком адреналина, постепенно отступают, сменяясь ощущением приподнятости и довольства жизнью, приходящим обычно только после пережитой смертельной опасности.

Намыливаясь, она прислушивалась к тому, что делает Шон. Сейчас он был футах в пятидесяти от нее, в своем походном гимнастическом зале позади палатки, и занимался с гирями, но его размеренное дыхание было различимо так ясно, как будто он находился совсем рядом. За четыре дня, проведенные ею в лагере, он ни разу не пропустил тренировки, какой бы долгой и трудной ни была в этот день охота.

«Тоже мне, Рэмбо! — презрительно усмехалась она при мысли о его мужском тщеславии, однако за последние дни не раз ловила себя на том, что исподтишка разглядывает то его мускулистые руки, то его плоский, как у охотничьей собаки, живот или даже его обтянутые шортами цвета хаки ягодицы, округлые и твердые, как пара устричных раковин.

Мозес, освещая дорогу фонарем, проводил ее, одетую в шелковый халат и с полотенцем, повязанным вокруг головы наподобие тюрбана, из душа до палатки. Там на койке он заранее разложил приготовленную для нее одежду: защитного цвета брюки, футболку от Гуччи, высокие ботинки страусовой кожи — именно то, что выбрала бы себе и она сама. Мозес каждый день стирал ее перепачканную одежду, а потом гладил ее, причем просто идеально. Натягивая брюки, она слышала, как они свежо похрустывают. И этот звук лишь усилил ощущение довольства жизнью.