Читать книгу "Ужин - Герман Кох"

— Хорошо выглядишь, — сказала Бабетта, ущипнув меня за предплечье.

У большинства людей, особенно у женщин, высказанные вслух комплименты по поводу внешности — пустой звук. Но только не у Бабетты, как убедился я за многие годы. Если кто-то, кому она симпатизировала, неважно выглядел, она этого не скрывала.

Поэтому фраза «Хорошо выглядишь» могла означать, что я действительно хорошо выглядел, хотя, возможно, таким образом она приглашала меня высказаться на счет ее собственной внешности, уделив той больше внимания, чем обычно.

Я еще раз хорошенько заглянул ей в глаза сквозь стекла очков, отражающих весь ресторан: гостей, белые скатерти на столах, парафиновые свечки… да, десятки парафиновых огоньков дрожали в стаканчиках. Только сейчас я заметил, что затемнен лишь верхний край стекол. Нижняя половина оставалась прозрачной, открывая для меня глаза Бабетты.

Они были красные и опухшие: явный признак недавних слез. Не слез двухчасовой давности, нет, слез, выплаканных только что, в машине, по дороге в ресторан.

Возможно, на парковке перед рестораном она и попыталась замаскировать их следы, но безуспешно. Своими затемненными очками она могла провести персонал в черных фартуках, метрдотеля в костюме-тройке и прыткого владельца в белой водолазке, но только не меня.

И в тот же момент я понял, что Бабетта вовсе не собиралась меня обманывать. Она приблизилась ко мне ближе, чем обычно, поцеловала меня почти в губы и заставила посмотреть в ее влажные глаза, чтобы я мог сделать соответствующие выводы.

Она опустила веки и пожала плечами — на языке тела это могло означать только одно: «Мне жаль…»

Не успел я и рта открыть, как Серж протиснулся между нами, слегка оттолкнув свою жену, чтобы с силой пожать мне руку. Раньше он не отличался мощной хваткой, но за прошедшие годы научился приветствовать «простых людей страны» крепким рукопожатием, ведь они никогда не проголосуют за какого-нибудь хлюпика.

— Паул, — произнес он.

И улыбнулся, но без какой бы то ни было эмоции. «Улыбайся», — наверняка убеждал он сам себя. Эта улыбка входила в тот же арсенал, что и рукопожатие. Через семь месяцев то и другое вместе должны были обеспечить ему победу на выборах. Даже если в него будут швырять тухлыми яйцами, улыбка должна оставаться безупречной. Первое, что увидят избиратели, — это улыбку на лице, пусть и перепачканном тортом, брошенным разъяренным демонстрантом.

— Привет, Серж, — сказал я. — Как дела?

За спиной брата Клэр и Бабетта приветствовали друг друга. Они поцеловались — по крайней мере, моя жена расцеловала Бабетту в щеки, — обнялись и посмотрели друг другу в глаза.

Увидела ли Клэр то же, что и я? Распознала ли она те же красные круги отчаяния за тонированными стеклами? Но тут Бабетта рассмеялась и поцеловала воздух у щек Клэр.

Мы сели за стол. Серж — напротив меня, на стороне моей жены, а Бабетта с помощью метрдотеля опустилась на стул рядом со мной. Одна из девушек в черном фартуке ассистировала Сержу, который, перед тем как плюхнуться на стул, еще немного постоял, чтобы обозреть интерьер ресторана.

— В качестве аперитива от заведения у нас сегодня розовое шампанское, — объявил метрдотель.

Я глубоко вздохнул, по всей вероятности слишком глубоко, потому что моя жена посмотрела на меня таким пронзительным взглядом, словно пыталась мне что-то сказать. Она никогда не закатывала глаз, не кашляла и не пихала меня ногой под столом, желая предупредить меня о том, что я ставлю себя (или уже поставил) в глупое положение.

Нет, в ее глазах было какое-то неуловимое выражение, незаметное другим, что-то между усмешкой и внезапной серьезностью.

«Не надо», — сказал ее взгляд.

— Ммм, шампанское, — сказала Бабетта.

— Недурно, — сказал Серж.

— Секундочку, — сказал я.

Закуска

8

— Речные креветки в уксусе и оливковом масле с добавлением эстрагона и лука-порея, — возвестил метрдотель, указывая мизинцем на тарелку Сержа. — А это лисички с Вогез, — мизинец перелетел через креветки к двум разрезанным вдоль коричневым грибам. Казалось, что лисички сорвали лишь несколько минут тому назад: основания ножек были облеплены чем-то, что, по-моему, могло быть только землей.

Я успел отметить ухоженную руку метрдотеля, когда тот откупоривал заказанную Сержем бутылку шабли; так что мои подозрения не оправдались — ему нечего было скрывать: коротко остриженные ногти без заусенцев, чисто вымытые пальцы без колец не выказывали ни малейших признаков какой-либо болезни. Однако рука чересчур активно орудовала в непосредственной близости от нашей еды, всего на пару сантиметров выше креветок, причем мизинец едва не коснулся лисичек.

Я с ужасом представил эту руку с мизинцем над собственной тарелкой, но подумал, что лучше не нагнетать атмосферу за столом и воздержаться от комментариев.

Вот именно, решил я в тот момент, я буду воздерживаться от комментариев. Сдерживаться, как задерживаешь дыхание под водой, и делать вид, что совершенно посторонняя рука над моей тарелкой — самая что ни есть нормальная вещь на свете.

Кое-что еще сильно действовало мне на нервы — растрачиваемое попусту время. Перед тем как откупорить шабли, метрдотель не торопясь закрепил на столе ведерко со льдом (модель, на двух крючках подвешиваемая на край стола, словно детское сиденье), затем продемонстрировал бутылку и этикетку: Сержу, разумеется, поскольку именно он выбирал вино, пусть и с нашего согласия. Эта бесконечная винная церемония меня безумно раздражала.

Точно не вспомню, когда он возомнил себя знатоком вин; по-моему, это произошло довольно спонтанно, просто в один прекрасный день он первым схватил винную карту и пробормотал что-то о «земляном послевкусии» португальских вин из Алентежу. Это было не что иное, как захват власти, потому что с того дня винная карта стала прерогативой Сержа.

После демонстрации этикетки и одобряющего кивка моего брата метрдотель принялся открывать вино. Тут же выяснилось, что умение орудовать штопором не относится к числу сильных его сторон. Он попробовал завуалировать этот изъян, пожав плечами, улыбнувшись и состроив гримасу, что с ним, дескать, такое случается впервые, но именно гримаса его и выдала.

— Эта бутылка явно не в настроении, — сказал метрдотель, после того как верхняя половина пробки, отломившись, раскрошилась.

Теперь он стоял перед выбором: попытаться вытащить из бутылки другую половину пробки под нашими выжидающими взглядами или же удалиться на кухню за квалифицированной помощью.

Простейшее решение проблемы, к сожалению, отпадало: рукояткой вилки или ложки протолкнуть строптивую пробку через горлышко внутрь бутылки. Тогда в бокалы, возможно, попали бы пробковые крошки, — но что с того? Какая разница? Сколько стоило это шабли? Пятьдесят восемь евро? Эта сумма все равно ничего не значит. В лучшем случае она может означать лишь то, что на следующее утро ты обнаружишь точно такое же вино за 7,95 на прилавке супермаркета «Альберт Хейн».