Читать книгу "Я украл Мону Лизу - Евгений Сухов"

Обернувшийся игумен заметил перемену, произошедшую в лице маэстро, но сделал вид, что ничего не заметил, – он прожил долгую жизнь и умел скрывать удивление, – кто знает, какие мысли потревожили Леонардо, взиравшего на прекрасный лик, запечатленный в камне.

– Вот здесь, – показал Бернард на небольшой прямоугольник белой стены высотою около двух с половиной метров и длиной не более трех.

Леонардо подошел к шероховатой стене, провел широкой ладонью по отштукатуренной белой глади и удовлетворенно кивнул:

– Стена ровная, не хуже холста. И штукатурку нанесли хорошо.

– Братья постарались, – сдержанно ответил игумен.

Тщательно промерив стену, Леонардо наметил контуры будущей экспозиции, делая при этом на небольших листках зарисовки фигур. Незаметно сгустились сумерки, при свете колыхающейся свечи в самом центре стены он начертил лицо Младенца.

– Сначала мы сделаем эскизы. Я их вам покажу, возможно, у вас появятся какие-то пожелания, а после можно будет расписывать стену.

– Буду ждать с нетерпением ваших рисунков. А теперь прошу в трапезную.

После ужина настоятель выделил для мастерской просторную и хорошо освещенную комнату, где в праздничные дни проходили торжества. Леонардо приступил к рисованию эскизов.

Написание картины давалось ему легко. Очевидно, подобное состояние и называется вдохновением. Тщательно продуманные образы как будто бы сами просились на картон и благодаря умелой руке мастера выглядели одухотворенными, как будто бы отмеченными Божией благодатью. От работы Леонардо да Винчи отрывался лишь только для того, чтобы наскоро перекусить, глотнуть в монастырском дворе вольного воздуха и вновь с прежним воодушевлением взяться за работу.

Через две недели состоялся показ эскиза. В комнату для празднеств, ставшей для Леонардо на время мастерской, потянулись прихожане, рассчитывая увидеть нечто особенное. И когда они перешагнули комнату, то сполна были вознаграждены за ожидание. На картоне цветными карандашами были запечатлены две женщины. Одна – совсем юная Мадонна и вторая, пребывающая в расцвете своей красоты, – святая Анна. Мадонна потянула руки к Младенцу Иисусу, который крепко держал небольшого ягненка, лежавшего у его ног. Мальчик в ожидании посматривал на улыбающуюся мать, взгляд которой был наполнен родительской любовью…

Анна, приобняв дочь за плечи, подняла вверх указательный палец правой руки, как если бы хотела поведать ей нечто важное. Женские фигуры были нарисованы в натуральную величину, и у каждого, кто взирал на эскиз, невольно возникало ощущение их присутствия.

– Вот это чудо! – произнес старик с широкой седой бородой. – Сколько живу на свете, но никогда не видел ничего подобного. – Понизив голос, добавил: – Так может нарисовать только Бог, – и, посмотрев на Леонардо, стоявшего немного в стороне, слегка смутившегося от сказанных слов, добавил: – Или тот человек, чьей рукой водит сам Господь.

Равнодушных не оставалось. Люди подолгу стояли перед эскизом, поражаясь точности линий и совершенству созданных образов. С окрестностей, услышав о невероятном рисунке, прибывал народ. Каждому хотелось лицезреть нарисованный эскиз.

Мастерская обезлюдела лишь поздним вечером, когда монастырские ворота скрипуче отсекли ходоков, желающих взглянуть на шедевр. Некоторое время посадские стояли перед воротами, уповая на милость вратников, но, натолкнувшись на несговорчивость, уныло потопали от крепостных стен, чтобы утром вернуться в монастырь.

Поздно вечером в келью к игумену вошел Павло.

– Посадских нет, святой отец, они ушли.

– Сами? – удивился игумен.

– Им ничего не оставалось делать, потому что мы закрыли монастырские ворота. Но даже после этого они не желали расходиться и упрашивали вратников, хотя бы на час продлить посещение.

– Вратники не уступили?

– Вы же знаете отца Николая, его невозможно уговорить. Он не сделал исключения даже для магистра, прибывшего из города, чтобы взглянуть на рисунок.

Губы игумена растянулись в довольной улыбке.

– Соглашусь. Легче уговорить камень, чем отца Николая. Картина действительно так хороша, как о ней говорят? – осторожно спросил игумен.

– О да, святой отец! – восторженно воскликнул монах. – Я в жизни не видел ничего более совершенного, чем этот рисунок.

– Что ж, мне не терпится взглянуть на него, – поднялся со стула настоятель. – Проводи меня, Павло.

Открыв перед настоятелем дверь, брат Павло факелом осветил дорогу.

– Проходите, святой отец!

Ярко-красные огненные сполохи растворили темноту, бросая длинные ломаные тени вдоль коридора, пуская облачка копоти к закопченному сводчатому потолку. Игумен подошел к двери и уверенно перешагнул границу света и темноты. Вот только отчего-то она была слегка размыта, как это бывает на границе добра и зла. Быстро зашагал по длинному узкому каменному коридору, освещенному ярко полыхающими факелами, закрепленными металлическими кольцами на грубой каменной кладке, и шагнул в комнату, где размещался рисунок Леонардо.

Более двухсот лет в этой комнате располагалась Священная инквизиция, съехавшая в монастырь Сан-Франческо четыре года назад. Последним инквизитором был доминиканец Петро из Вероны, прославившийся невероятной жестокостью и убитый перед воротами монастыря отцом одной из замученных жертв, обвиненных в колдовстве.

Уже через неделю инквизитор был объявлен церковью великомучеником, помпезно похоронен во дворе монастыря, и теперь к его мощам на церковные праздники прибывали толпы паломников. Воистину пути Господни неисповедимы!

Нахмурившись, Бернард подумал о том, что обвиняемых в ереси вели именно этой дорогой, по этому самому коридору, по которому он только что прошел. В отличие от него самого, ни одному из осужденных не дано было вернуться.

Три последующих года после переезда инквизиции в комнате продолжали стоять орудия пыток: дыба, занимавшая половину помещения (и сейчас на стенах от нее оставались металлические колья); кобыла, размещавшаяся у решетчатого окна; на отдельном длинном столе лежали плети вперемешку со щипцами и клещами. Прежде чем приступить к пыткам, подследственного подводили к столику с разложенными на нем колющими, рубящими и режущими инструментами, что, по мнению инквизиции, способствовало откровению самого убежденного еретика.

Новый инквизитор, присмотрев для Священного трибунала куда более просторное помещение, решил не брать прежних инструментов для пыток, обзавелся современным инвентарем, специально заказанным для новых стен. Старые, уже давно забытые орудия долгое время оставались в прежней комнате и наводили ужас на всякого, кто хотя бы случайно перешагивал порог былого инквизиционного зала. Монахи, украдкой крестясь, предпочитали как можно реже бывать в этой части коридора, словно бы опасались услышать сдавленный крик, пробивавшийся через плотно закрытые двери, или столкнуться с тенями погибших, неприкаянно шагавших по безмолвным коридорам.