Читать книгу "Прощай, гвардия! - Дмитрий Дашко"

— Деньги и впрямь не лишними будут. А вот война… Нешто штыками свейскими хочешь меня императрицей сделать? — испугалась Елизавета.

— Что ты, матушка, — как мельница, замахал руками лейб-медик. — Упаси Господь обо мне такие думы думать. Просто война зачнется, и тетушка твоя полки гвардейские на нее двинет. Новая гвардия — она ко всему привычна, а старая, что семеновские молодцы, что Преображенские, думается мне, роптать начнет. Устали они после похода турецкого, а кто не устал… ну, так людишки мои верные о тех позаботятся. Знаешь, сколько их у меня?! Ужасть как много.

— А тетушка? — опасливо спросила Елизавета.

— А что она? Императрица наша совсем здоровьем слаба стала, за всем доглядеть не сможет. За тобой, ваше высочество, такие фигуры встанут! У! — Лесток широко развел руки, став похожим на рыбака, показывающего: «Вот такую поймал». — Один только фельдцейхмейстер принц Людовик Гессен-Гомбургский чего стоит!

— Но он же дурак! — удивилась цесаревна.

— Э, дурак не дурак, а пушки наши будут, матушка.

— Пушки, — хмыкнула Елизавета. — К пушкам люди надобны храбрые, а принц ентот всю храбрость в Персии растерял. Токмо и может, что с Минихом да Лассием лаяться.

— Недолго ему лаяться осталось. Миних да Лассий скоро из Петербургу на войну отправятся, а принца в столице оставляют. Военную коллегию ему отдают. Весь гарнизон столичный под его рукой окажется. Да и не на одного его расчет. Такие силы почтут за честь тебе послужить, Лизавета Петровна, ажно страшно становится. От них мне еще и советы пришли умные. Мы все так обстряпаем, что никто ничего не поймет. Любой, окромя нас, запутается.

И лейб-медик расплылся в довольной улыбке. Полученные советы действительно оказались дельными. Вот только человек, давший их, пугал его до глубины души, хотя никто и никогда не мог бы назвать Иоганна Германа Лестока трусом.

А цесаревне вдруг вспомнился высокий статный офицер, с которым она танцевала на балу в императорском дворце. Его звали фон Гофеном, и был он откуда-то из Курляндии. Гвардеец ужасно смущался, наступал ей на ноги, однако Елизавета по чисто женскому наитию поняла: если бы этот офицер стал ее конфидентом, он бы точно ничего не испугался и сделал бы все, чтобы возвести дочь Петра Великого на престол.

Но, говорят, его тяжело ранили в Крыму и он остался в одной из казацкой станиц на лечении.

Пожалуй, для фон Гофена это даже к лучшему: проживет дольше. Слишком многие в Петербурге желали его крови.

Елизавете было жалко гвардейца. Как многие женщины, она испытывала слабость к тем, кого можно смело назвать настоящим мужчиной, за чьей спиной всегда можно спрятаться. Но судьба распорядилась так, что фон Гофен оказался среди врагов, а позволить себе иметь такого врага цесаревна не могла.

Глава 1

Нет ничего хуже долгого пути, когда все темы для бесед исчерпаны, пейзаж за окошками возка утомляет однообразием, а желание быстрее вернуться к делам сжигает внутренним огнем. Невольно сожалеешь, что нет еще ни самолетов, ни поездов. Кругом исключительно одна конная тяга. Хлещи не хлещи бедную кобылку, скорость звука развить она не сумеет.

Огромны твои расстояния, Русь-матушка. И еще больше будут. Придет время телег самобеглых, паровых котлов и железных дорог. Вот только прогресс технический надо совместить с политическим, иначе все труды уйдут как вода в песок.

Бренчит сбруя, мерно бегут лошади, возок, поскрипывая, раскачивается из стороны в сторону. Вроде монотонного маятника — туда-сюда, вправо-влево. Болтанка почти как в открытом море, но переносится не в пример лучше.

Горит подпотолочный фонарь. Внутри блаженное тепло, хорошо и сухо. Но заняться все равно нечем. Разве что воспоминаниями…

Прошло несколько лет с того знаменательного события, когда меня прямиком из двадцать первого века забросило в 1735 год, в тело молодого курляндского дворянина Дитриха фон Гофена. Пусть и случилось это не по моей воле, но, что ни делается, все к лучшему. Даже если это «лучшее» началось весьма экстравагантно: новообретенный кузен Карл фон Браун втравил меня в драку с наемными убийцами. Мы тогда славно помахали шпагами, хотя врагов было больше. Прав великий полководец, говоривший, что «бьют не числом, а умением», благо последнего у меня было не занимать — пригодились занятия в секции спортивного фехтования.

Далее события разворачивались по нарастающей: солдатская команда арестовала нас с Карлом, застав на «месте преступления». Никто не заморачивался пустяками вроде выяснения обстоятельств, да мы и не отпирались, понимая, что никого наши оправдания не интересуют.

Так я угодил в казематы Петропавловской крепости, где по милости продажного чиновника Тайной канцелярии Фалалеева провел немало «приятных» минут на дыбе. Для тех, кто не знает, поясню, что дыба — пыточное устройство, при помощи которого на Руси традиционно развязывали любые языки (и это отнюдь не спиртное). Приятных ощущений сия процедура не добавила. Спасибо железному здоровью нового тела — отделался я сравнительно легко, но повторять этот опыт не собираюсь.

Однако нет худа без добра. В Тайной канцелярии состоялось мое знакомство с генерал-аншефом Андреем Ивановичем Ушаковым, человеком, которого я безмерно уважаю и поныне. В будущем его часто пытались представить эдаким палачом-садистом, однако я лишний раз убедился в том, что историкам оболгать человека — раз плюнуть.

Чего греха таить, гуманистом и либералом Андрея Ивановича не назовешь. Зато враги России трепетали уже при упоминании только его имени.

Ушаков первоначально планировал сделать из меня банального сексота, засланного в один из трех существовавших на тот момент пехотных полков лейб-гвардии. Не знаю, каким чудом мне удалось его переубедить. Оглядываясь назад, прихожу к выводу, что ходил я тогда по столь узкой грани, что в дрожь бросает. Ума не хватает понять, почему генерал-аншеф не прихлопнул меня, как не в меру оборзевшего кутенка. Скорее всего, интуиция (а у человека его должности и опыта интуиция должна быть такой, что закачаешься) подсказала ему, что я не такой, как все, что есть во мне нечто особенное, отличающее от других. И это нечто может послужить ему в будущем.

Еще в первый день пребывания в каземате я встретился с корректором реальности, или, как он предпочитал себя называть, Кириллом Романовичем. Он-то и поведал мне причины моего переноса на четверть тысячелетия назад. Хотите верьте, хотите нет, но оказывается, что наша история является экспериментальным полигоном для иных цивилизаций, на котором они отрабатывают наиболее благоприятные пути собственного развития. По большому гамбургскому счету, за подобные непотребства назвать их можно разве что козлами или уродами, но спустя энное количество лет у некоторых корректоров проснулось подобие совести и они решили восстановить справедливость. Таким вот макаром я и стал частью их стратегического плана. От меня требовалось не допустить елизаветинского переворота и сделать так, чтобы судьба младенца-императора Иоанна Антоновича стала не столь трагической, как в привычной реальности.