Читать книгу "Амнезия - Светлана Чехонадская"

– А бывает, что не помнят?

– Медицине известен случай, когда после аварии человек забыл родной язык, зато помнил иностранный, который учил в школе. Учил он его очень плохо и сильно пожалел об этом. На долгие годы в его распоряжении было лишь несколько фраз.

– Он восстановился?

– Да. И вы восстановитесь. Завтра мы проведем кое-какие обследования, назначим лекарства, потихоньку начнете подниматься, сидеть, потом вставать. Принесем сюда телевизор, книги, все-все сделаем. Это наша забота. Вы просто живите, не насилуйте себя. Память восстановится сама и в самый неожиданный момент. Вас ждет счастливая жизнь, вам не надо думать о деньгах, все у вас есть, вы молодая, вы… молодец! Все будет хорошо!

«Она хотела сказать «красивая», – подумала Марина. – Но не сказала, запнулась… И еще они не говорят, сколько времени я была без сознания. Наверное, очень долго…»

– Оставьте мне обе фотографии, – попросила она.

Иван Григорьевич посмотрел на женщину, та сказала: «Да-да».

5

Справка.

Отец – Королев Михаил Александрович. Родился в 1960 году в Свердловске. Мать – учительница начальных классов. Отец погиб за неделю до его рождения (утонул).

После окончания школы приехал в Москву, чтобы поступать в Институт стали и сплавов, но не прошел по конкурсу. Устроился работать на завод «Станколит» (специальность: формовщик ручной формовки), через год был призван в Вооруженные силы. Служил на советско-финской границе. После окончания срока службы поступил в Институт нефти и газа…

Иван Григорьевич улыбнулся. Ему почему-то показалось, что человек, составлявший эту справку, ужасно мучился и метался от стиля к стилю. Как составляются такие справки? Что это: рекомендация для приема на работу, материалы для книги, биография будущего депутата? Нет на свете такого жанра, и можно только посочувствовать сотруднику фонда, получившему задание написать для Марины Королевой все, что она должна знать о своем отце.

Главный врач отложил справку в сторону и, упершись подбородком в поставленную локтем на стол руку, задумался.

А что бы он внес в такую же справку, если бы ему надо было составить ее для себя? Предположим, что он, Иван Григорьевич – такой предусмотрительный человек, что предусмотрел собственную ретроградную амнезию. Предположим также, что в эту справку можно внести абсолютно все. Наука сделала это возможным. Кто-то хранит свои стволовые клетки, кто-то – сперму, кто-то замораживает всего себя целиком, а он составляет страховку на случай потери памяти.

Мысль увлекла его. Отобрать самые важные из воспоминаний сорока пяти лет! Коечто можно выбросить. У него уже немало таких стыдных, от которых начинаешь сам с собой разговаривать вслух. Их-то не жалко.

Или жалко?

Об этом он задумался впервые в жизни. Прислушался к себе и поразился: жалко!

«Неужели вписал бы, что в 1980 году в компании интеллигентных ребят, где была такая красивая и утонченная девушка, которая нравилась мне просто до потери пульса, я вдруг начал рассуждать на тему поп-арта, говорил долго и, как мне казалось, убедительно, и только потом, по их взглядам и переглядываниям понял, что я неправильно понимаю это слово, что оно означает не «разврат», а что-то другое. Неужели я бы это оставил?» – подумал он.

В справке, которую он сейчас нафантазировал, все было перемешано и отсутствовала хронологическая последовательность. Там впервые увиденное море стояло впереди впервые поцелованной девушки, а первая женщина совсем забылась, и не было у нее, вопреки всем книгам и журналам, ни имени, ни лица – но кто ж виноват, что она была девочкой-швеей, встреченной в пьяной компании после трудового дня в горячем цеху?.. Может быть, у кого-то по-другому, кто-то хранит в памяти каждый сантиметр тела своей первой женщины, а море ненавидит, и с удовольствием вычеркнет ту волну, которая сбила с ног, набила песка в рот и навсегда отвернула от воды…

И как это нелепо, когда такую вот справку тебе составляет чужой, даже не догадывающийся о том, в каком порядке должны идти твои воспоминания, какая у них иерархия.

«Ну я и увлекся!» – с насмешливым осуждением подумал Иван Григорьевич и снова углубился в чтение.

«… В 1983 году женился на Елене, студентке педагогического института, своей ровеснице, москвичке. Через шесть месяцев родилась дочь – Марина. Жили трудно. У родителей Елены была однокомнатная квартира, и они плохо приняли зятя, считая, что он женился из-за прописки…»

Тут перо неведомого составителя разбежалось и стало до невозможности поэтичным. Понять это было можно. В фонде Елену Королеву сильно не любили, все еще помнили двухлетний судебный процесс, который она затеяла против мужа. Если Марина захочет все узнать – она узнает. Не было в России ни одной газеты, которая бы об этом не писала.

Елена Королева окончила институт первой. Михаил тогда писал диплом, работал маляром на стройках и дворником в детском саду. Этого хватало на жизнь, но она все равно была невыносимой: пять человек в однокомнатной квартире, в которой и один бы не поместился, потому что все квадратные метры были заняты ненавистью. Приличная девушка забеременела (только по неопытности; это он, здоровый провинциал, должен был думать), а потом и привела этого амбала, который будет непонятно кем. Нефтяником, с ума можно сойти от смеха!

У Миши Королева была своя точка зрения на происходящее. В его памяти, наверное, были иные эпизоды: слезы, шантаж, обычные слова о вреде первого аборта. Но он не стал спорить, кто виноват – с точки зрения последствий для собственной жизни, – разумеется, был виноват он. Сам дурак, надо было думать своей башкой, правы новые родственники.

Новинкой для него стала эта ненависть. Ему она казалась неконструктивной. Он не мог понять, зачем нужно отравлять друг другу жизнь, ведь выхода пока нет. Он зарабатывал достаточно, чтобы снимать комнату, он их даже находил: одну, другую, третью, но жена поджимала губы, и он опять не понимал: «Трудно с ребенком без помощи мамы? Не нравится коммуналка? В чем дело?»

Еще хуже стало после окончания института. Они узнали, что он не пошел в аспирантуру, а намерен отправиться в свободное плавание. Тогда это было потрясающее своим безумием решение.

Если бы он защитился, то когда-нибудь смог бы приблизиться к ним по уровню. Теперь же у него шансов не оставалось. Маляр, дворник, нефтяник по образованию – в их глазах это был такой гремучий коктейль, что они чуть не плакали. Впрочем, его тогда многие не поняли. Он ведь закончил с красным дипломом, и сами преподаватели предлагали ему аспирантуру.

«Все! Не видать тебе, дочка, собственной квартиры! – заявила теща. – Это тебе не наш папа. Наш папа разрывался на части, но учебу не бросал. Он хотел стать человеком. И он получил квартиру!»

Он мог бы окинуть шестиметровую кухню презрительным взглядом, но, во-первых, это было не в его характере, а во-вторых, в их кухне взгляду было не разгуляться: он споткнулся бы о развешенные пеленки или об их супружескую кровать, временно превращенную в гладильную доску, споткнулся бы и ушел в него, Мишу.