Читать книгу "Все мои уже там - Валерий Панюшкин"

Много лет назад, когда мы только стали жить в большом доме, я купил гладкоствольный карабин «Сайга» и у себя в кабинете оборудовал по всем правилам оружейный шкаф. Карабин стоял в запертом шкафу, патроны лежали отдельно. Немало усилий я потратил на то, чтобы научить Наталью заряжать карабин и стрелять из него. В то время жена моя еще не проявляла признаков сумасшествия, но оружия уже боялась панически. Она говорила:

– Зачем? Зачем мне стрелять?

Я объяснял спокойно, что вот, уезжаю, дескать, на целый день. И Сережа уезжает со мной. И в доме остаются только женщины. И если вдруг что… Если вдруг в дом полезут грабители…

– Как ты себе это представляешь? – кричала Наталья. – Я заряжу это твое страшное ружье и выстрелю в человека?

Я объяснял спокойно, что в человека стрелять не надо. А если в дом полезут грабители, то надо зарядить карабин, выйти на балкон кабинета и выстрелить в воздух. А потом запереться в кабинете, вызвать охрану и ждать приезда охраны, запершись в кабинете с карабином в руках.

Насилу после долгих уговоров мне удалось все же убедить Наталью посмотреть, как карабин заряжается. С четвертой или пятой попытки ей удалось снять карабин с предохранителя и поставить обратно на предохранитель. Выстрелить же Наталья так ни разу и не решилась.

Мы неслись в сторону дома. Я разговаривал с начальником нашей поселковой охраны, который был изрядно смущен и уверял меня, что «усиленный наряд на объект убыл». И только на подъезде к дому мне пришло в голову позвонить своей секретарше и велеть ей сообщить совету директоров, что по семейным обстоятельствам я прошу перенести заседание. Секретарша ехала в метро. Я слышал ее крики «Алло! Алло!» и шум поезда. Дрожащими пальцами я написал секретарше эсэмэску и нажал кнопочку «отправить» в тот самый момент, когда автомобиль въезжал в ворота моего дома.

Глазам моим предстала удивительная картина. Под балконом моего кабинета в саду лежал на земле человек. Он обнимал руками голову и нечленораздельно что-то мычал. Рядом лежала огромная отломанная ветка столетней липы, растущей посреди сада. А вокруг человека и ветки стояли семеро парней из вооруженной охраны нашего поселка и буквально покатывались со смеху. Наталья сидела на веранде и тоже истерически хохотала. Голова у Натальи была забинтована, и теперь Татьяна под руководством одного из охранников прибинтовывала к Натальиной руке деревянную лангету. Они собирались везти Наталью в больницу и делать рентгеновские снимки, а пока они собирались, я восстановил события.

Действительно сразу после нашего отъезда, думая, будто в доме никого нет, через забор перелезли двое незадачливых грабителей. Наталья еще спала, но их увидела горничная из окна кухни. И подняла крик. Перепуганная Наталья пошла-таки к оружейному шкафу, открыла его и, кроме карабина, обнаружила там еще старый мой «ПСМ» и «магнум» с тридцатишестисантиметровым стволом, который я купил когда-то просто из любви к оружию, из уважения к идеальному механизму этого крупнокалиберного револьвера.

Почти что игрушечный карабин показался Наталье все же слишком большим и слишком страшным. Наталья решила дать предупредительный выстрел из какого-нибудь оружия поменьше. Но «ПСМ» она не сообразила как зарядить. А как зарядить «магнум» патронами повышенной мощности она сообразила, потому что наизусть помнила ту сцену из фильма «Хороший, плохой, злой», где Клинт Иствуд чистит револьвер.

Она вышла с револьвером в руках на балкон и выстрелила в воздух. Отдача от выстрела была такова, что револьвер, разумеется, сломал Наталье руку в запястье, вылетел у нее из руки и рассек ей лоб. Так часто бывает с неопытными стрелками.

Но вот эффект, произведенный Натальиным выстрелом, можно считать поистине беспрецедентным. Пуля попала в ветку липы, ветка переломилась и рухнула прямо на голову одного из грабителей, да так удачно, что тот потерял сознание, а второй грабитель бежал, оставив товарища распростертым под балконом моего кабинета. Это-то и рассмешило охранников, когда они прибыли на место.

Но мне было не до смеха. Я безнадежно опоздал на совет директоров. Любые мои объяснения выглядели бы жалко. А если бы я рассказал правду, так и вовсе сошел бы за завравшегося школьника. Я предпочел молчать, ограничившись звонком в приемную шеф-редактора со словами, что личные обстоятельства делают мое присутствие на совете директоров невозможным.

После этого я повез Наталью в больницу. Совет директоров тем временем прошел без меня. Члены совета, включая даже моих старых товарищей, были оскорблены моим отсутствием. А эта сука разложила перед ними на столе разношерстные мои журналы, представила отчет о чрезмерных моих расходах, да еще и намекнула, что не пришел я на совет директоров по той простой причине, что не сумел с утра преодолеть похмельный синдром.

Одним словом, к тому времени, как на руку моей жены наложили гипс, я уже был уволен. Приезжать на работу мне стоило теперь лишь для того, чтобы забрать из кабинета личные вещи.

Вы даже не представляете себе, сколько личных вещей накапливается в рабочем кабинете за двадцать лет. У меня ушло несколько дней на сборы. Опустошая ящики стола, чего я только не нашел. Фотографию Картье-Брессона с дарственной надписью, начертанной твердою стариковской рукой… Керамическую пепельницу, которую купил да и подарил мне Терри Гиллиам, пока мы бродили по какой-то ремесленной ярмарке в Тоскане… Вырезанный из картона следок детской ноги, какие делают, чтобы без примерки купить ребенку обувь… Следок ноги моей дочери, которая давно уже выросла и живет в несчастливом браке за неудачливым адвокатом в Новой Зеландии…

Когда я полез на шкаф, чтобы снять оттуда многочисленные статуэтки, символизирующие многочисленные полученные мною журналистские премии, то среди них обнаружил и аккуратно припрятанную видеокамеру. О господи! За мной еще и шпионили! У этой суки есть, стало быть, терабайты видеозаписей, на которых я пью виски в своем кабинете, выдергиваю волоски из носа, ковыряюсь пальцами в зубах, переодеваю штаны, сплю на рабочем месте, закинув ноги на стол. Пару раз спьяну я даже мастурбировал за рабочим столом, глядя интернетное порно и пытаясь утешить себя в том смысле, что все еще способен на эрекцию. Господи! И это у нее есть. И из этого она нарезала видеоролик, чтобы представить его совету директоров? Сука!

Пока я собирал вещи, в Интернете, разумеется, разгорелся вокруг моего увольнения нешуточный скандал. Временами я не выдерживал и залезал в Живой Журнал посмотреть, что пишут про меня в блогах. Эти виртуальные вылазки неизменно заканчивались сердечным приступом. Сплетни были самыми невероятными. Обиднее всего было читать, что зарплата у меня, дескать, была пятьдесят тысяч долларов в месяц, и что, несмотря на такую зарплату, я выписывал авторам астрономические гонорары, а половину денег требовал отдавать мне наличными в качестве отката.

Больше всего я боялся, что на Ютубе появится видео, демонстрирующее мою частную жизнь за запертой дверью кабинета. Но видео не появлялось: этой суке хватало все-таки великодушия не растаптывать совсем и без того уж поверженного врага.

Я по поводу своего увольнения никаких интервью и никаких комментариев не давал. А вот шеф-редактор нашего Издательского Дома интервью давала, всюду заявляя, что я ушел на почетную и заслуженную пенсию. Однажды только в блоге одной из ее подружек я прочел, что эта сука опасается, дескать, как бы ответственность за неудачи моего журнала совет директоров не переложил на нее и не уволил бы ее с должности шеф-редактора. Не знаю, что уж там у них произошло и почему она так сказала.