Читать книгу "Бремя прошлого - Элизабет Адлер"

Продравшись сквозь веселую толпу танцующих, Боб Киффи схватил за руку свою дочь и повел ее на эстраду. Движением руки он остановил музыку, и его голос без всякого микрофона разнесся над лужайками и аллеями.

– Леди и джентльмены, друзья мои, – заговорил он, и молодежь покорно повернулась в его сторону, остановились и гости, прогуливавшиеся за пределами шатра. – Как вам известно, мы собрались, чтобы отпраздновать день рождения Шэннон. Это праздник ее ирландских рыжих волос и улыбающихся ирландских глаз. – Под общий смех он взял микрофон и добавил: – Леди и джентльмены, для вас будут играть скрипки, и флейты, и гармоники, а эта вот молодежь, – повел он рукой в сторону остановившихся за его спиной танцующих, – покажет вам, как действительно надо танцевать.

Заиграла музыка, и, обвив рукой талию Шэннон, Боб закружил ее в танце. Через несколько минут гости с лужаек устремились в шатер, притягиваемые, как магнитом, новой музыкой.

Позже Шэннон видела, как ее отец, один, подошел к импровизированной стене шатра. Опершись о стойку и засунув одну руку в карман безупречно скроенного белого смокинга, он смотрел на танцевавших, и она подумала, каким странно одиноким он выглядел при таком количестве друзей.

Смотрела на него и Баффи. Взгляд ее был холодным, и Шэннон безошибочно догадывалась, о чем та думала. У нее на уме были только две вещи: деньги и положение в обществе.

Баффи ненавидела жизнь в бедности. В двадцать лет она твердо решила выйти замуж за деньги. Она понимала, что ей был нужен предприниматель, человек новой формации, делающий деньги. И она нашла его в Бобе О'Киффи.

Ей было двадцать шесть, а Бобу перевалило за сорок. Свадьба была богатая, гостями на ней были все члены ее семьи и многочисленные друзья, а также дочь Боба, семилетняя Шэннон, державшая цветы во время венчания. Букву «О» без лишних слов отсекли, и она стала Баффи Киффи, а Шэннон – ее падчерицей. Она была великолепной хозяйкой и сияла красотой. И при этом ей было известно, что не прошло и года со дня их свадьбы, как муж завел любовницу, и что потом было еще несколько. И все же Баффи и Боб Киффи оставались для общества самой шикарной парой в Нью-Йорке и на Палм-Бич.

Шэннон на шаг отступила от обнявшего ее за талию Уила Давенпорта.

– Дайте мне передохнуть, Уил! Я просто задыхаюсь. Мне бы воды и на свежий воздух.

– Сейчас будет и то, и другое, – галантно сказал он и, провожая ее на лужайку, отправился за стаканом воды.

Глядя ему вслед, Шэннон улыбалась. Она была знакома с Уилом ровно три месяца и не могла дождаться того времени, когда навсегда свяжет с ним свою жизнь. Он был высоким, темноволосым красавцем, романтиком, постоянно присылавшим ей цветы и говорившим высокопарные слова.

Он был не слишком богат, но для Шэннон это не имело значения: ведь ее отец начинал вообще с нуля.

Матери своей она не помнила, но помнила женитьбу отца на Баффи, помнила, что была на свадьбе подружкой невесты, в платье из шелковой тафты, такой жесткой, что платье хрустело, когда она шла по церкви. Потом она стояла, как статуя, боясь пошевельнуться, чтобы хруст ее юбок не заглушил святых слов. А после этой церемонии Баффи перевернула всю их жизнь.

К одиннадцати годам Шэннон вытянулась и стала не по возрасту высокой, тощей, как американский заяц, с копной огненно-рыжих волос на голове. У нее были ненавистные ей веснушки, а зубы словно пытались вырваться изо рта, и она понимала, что ей придется долгое время носить скобы. Ее шишковатые колени виднелись из-под коротких платьев, в которые Баффи нравилось ее одевать по той причине, что она становилась в них в точности похожей на «Оборванку Энн». У нее были громадные, обрамленные темными ресницами серые глаза и грубые манеры, маскировавшие ее незащищенность. Лицо ее было широкоскулым, а нос слегка приплюснут после падения с пони, когда ей было восемь лет, и мачеха упорно настаивала на том, что в будущем его нужно будет исправить.

Баффи знала, что Шэннон училась в хороших школах, что у нее были хорошие друзья и что она ходила на вечеринки в компании детей своего круга, но она не знала, что у нее было мало общего с кем бы то ни было, кроме отца.

И все же детство ее было счастливым, потому что отец любил ее. Правда, Боба Киффи нельзя было назвать внимательным отцом – он были слишком занят деланием денег, – однако он всегда ухитрялся раскрывать ей смысл главных событий. Он очень гордился своей единственной дочерью.

– Это все твое, детка, – восхищенно говорил он. – И ты сможешь стать кем пожелаешь, в точности как папа. Но запомни, дорогая моя девочка, тебе придется добиваться всего самой. Этим и отличаемся мы, ирландцы, от богачей с прекрасными родословными. Они приплыли сюда на «Мэйфлауере», а мы на своих старых калошах. И они нас презирают!

Отец разразился смехом при мысли о том, что теперь он достиг вершины, могущественный, богатейший среди многих, женатый на женщине, не уступающей в снобизме их женам, и имеющий дочь, на которую он мог расточать свою любовь и деньги.

И все же когда Шэннон спрашивала его об их ирландских предках, Боб Киффи замыкался, как устрица в раковину. Однажды он пообещал ей рассказать все, когда она будет постарше.

Шэннон росла отгороженной от реального мира деньгами и респектабельными частными школами. Летние каникулы она проводила в компании скучавших взрослых на средиземноморских яхтах, а зимние – в обществе таких же взрослых на виллах острова Барбадос. Лучшим временем года были несколько недель в летнем лагере, в компании сверстниц, где можно было вволю побегать и поболтать о мальчишках.

Шли годы. Зубы ее выпрямились, шишки на коленях исчезли, ноги стали длинными и гладкими, а тело гибким. Только пострадавший от падения с пони нос оставался все таким же, несмотря на требования Баффи обратиться к хирургам. У нее была прекрасная фигура. Однако волосы были по-прежнему огненно-рыжими, и по-прежнему веснушки отравляли ей жизнь. В ее серых бездонных глазах отражалась вся ее душа, и каждый мог прочитать в них ее тайные чувства. Это огорчало Шэннон.

Ей было четырнадцать лет, когда она впервые увидела отца в обществе любовницы. В этот день она с двумя подружками смылась с уроков в бостонской школе; они зашли в магазин что-то купить и затем направились выпить чаю в «Ритц-Карлтон». Там она и увидела его с хорошенькой, довольно молодой женщиной. У нее были темные волосы и бледная кожа, и он держал под столом ее руку в своей. Шэннон почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Занятые друг другом, они ее не заметили. Она увидела, как отец нежно провел пальцем по щеке своей спутницы, коснулся ее полных губ, и она, задержав на мгновение руку отца, поцеловала ее. Шэннон отвернулась и убежала, а за нею и подруги.

– Что ты переживаешь? – успокаивали они ее. – Так делают все мужчины!

Позднее отец заметил, что с Шэннон что-то происходило, она не могла посмотреть ему в глаза. В конце концов, девочка рассказала ему об увиденном. Он сердито походил взад и вперед по обюссонскому ковру библиотеки в особняке на Пятой авеню и обратился к ней с почти умоляющим взглядом: