Читать книгу "Возвращение великого воеводы - Алексей Фомин"

Теперь, когда она прилегла, Сашка рассмотрел, что ее полнота – это не просто полнота, а самая что ни на есть беременность. От дикости и неожиданности происходящего он, казалось, потерял дар речи. Попробовал было возмутиться бесцеремонностью бесстыжей бабы и сказать ей, что их отношения пятилетней давности никак не дают ей повода для подобного поведения в настоящем, но у него изо рта вырвалось лишь нечленораздельное:

– Э-э-э…

Сашка заерзал на простыне, пытаясь вырваться из ее цепких пальчиков, что вызвало новый смешок этой прекрасной хищницы. Наконец-то ему удалось откашляться и, напрягая занемевшие голосовые связки, хрипло выдавить:

– Фленушка, что ты здесь делаешь? Оставь меня в покое и убирайся отсюда поскорее, пока сюда не зашла Ольга!

– Заговорил! Заговорил! – Она наконец-то вытащила руку из-под одеяла, вскочила с кровати и громко захлопала в ладоши, едва не подпрыгивая от радости.

– Тс! – зашипел Сашка. – Не ори! Ольга услышит! Быстрей уходи отсюда!

– Ну что ты, Тимоша. – Она перестала улыбаться и хлопать в ладоши. – Какая еще Ольга? Нет никакой Ольги. Теперь ты со мной.

II

Во всем немалом хозяйстве Вельяминовых с самого утра царила суета, обычно присущая приготовлениям к большому празднику. Хотя, если судить по календарю, время для этого выбрано не самое обычное. Пасху уже отгуляли, до Троицы еще далеко, но Манефа-ключница, всем своим видом утверждая истину, что порой врут и календари, появляется тут и там, гремит ключами, грозным голосом раздает указания и рассылает посыльных. На скотном дворе в смертельном ужасе визжат отобранные для забоя поросята, птичницы среди гогота, кряканья и хлопанья крыльев отлавливают обреченных на заклание курочек, уток и гусочек. Ватага дворовых мужиков с двумя бреднями отправлена Манефой на пруды за свежими карпами, а дед Брунок распечатывает уже третий кувшин с многолетним медом и снимает с него пробу. Дворня носится туда и сюда по делу и не по делу, и по всему обширному поместью Воронцовых-Вельяминовых ползет шепоток: «Великий воевода вернулся».

Всем конечно же известно, что великий воевода никуда не уезжал, а жил все это время в родительском доме, на женской половине, чтобы не попасться ненароком на глаза случайным людям да болтливой дворне. Порой он даже выезжал покататься на бричке в сопровождении Манефиной помощницы Фленушки. Покататься, посмотреть на растущий, как грибы после дождя, град Москву, себя показать. На козлах обычно восседал дед Брунок – правил лошадьми, а сопровождали бричку шестеро конных казаков. Ох и люты казаченьки! И на десять шагов не давали никому к бричке приблизиться – попросить чего-нибудь у великого воеводы либо поглазеть на него за просто так.

Но все-то свои все равно знают, что великий воевода не в себе – слова разумного толком сказать не может. Только зря боярыня Марья развела такую опаску и осторожность. На Москву возить – показывать люду живого и здорового великого воеводу – это понятно, это правильно. Но из своих, из дворовых нешто кто когда кому чужому скажет, что великий воевода умом ослабел? Да ни в жисть!

И вот настал неурочный день, и боярыня Марья объявила великий праздник, и пошла Манефа-ключница по всему хозяйству, раздавая указания, и захлопотала то тут, то там Манефина помощница Фленушка. И пополз по двору шепоток: «Великий воевода вернулся». А великий воевода в это самое время сидел в комнате своей матушки и безуспешно пытался с ней поссориться.

Сашка, раздраженный и злой, добрался до комнаты боярыни Марьи Ивановны первым, но она каким-то непостижимым образом уже знала главную новость сегодняшнего утра.

– Матушка, зачем же вы… – начал было Сашка, но боярыня Воронцова, не давая ему договорить, подошла, расцеловала, притянула к себе, прижала голову сына к своему плечу, заставив того согнуться в полупоклоне.

– Здравствуй, сыночек. А я ведь знала, я чувствовала, что скоро… Ну спасибо Пресвятой Деве да Николе Угоднику. – Одной рукой она прижимала Тимофееву голову к себе, а второй размашисто крестилась на образа.

– Матушка… – издал полузадушенный всхлип Сашка.

– Фу-ты, чуть не задушила на радостях сыночка своего ненаглядного, – спохватилась Марья Ивановна. – Садись, Тимоша, садись, побеседуем.

– Матушка, – вновь начал он, усевшись на стул, – зачем вы меня…

– Ах, Тимоша, – прервала она его, – ты, наверное, расстроен тем, что я тебя домой забрала? А как мне было не забрать? Ты же знаешь, я сынов без своего пригляда стараюсь не оставлять. А тут из Тушина известие получаю, что Тимоша мой опять… заболел. Ну, понятное дело, отправилась я в гости к боярыне Тютчевой – сыночка своего проведать. А ты и в самом деле плох. Очень плох. А Ольга твоя и не знает, что с тобой делать. А я знаю! – Здесь Марья Ивановна возвысила голос и пристукнула кулаком по столу: – Вот я тебя домой и забрала!

– Но, матушка…

– Кто лучше матери знает, что сыну ее нужно? – Этот вопрос даже не успел повиснуть в воздухе. Сашка едва лишь открыл рот, как Марья Ивановна уже ответила сама себе: – Никто. Ты прошлый раз как с Фленушкой закрутил, так сразу и в разум вошел. Вот я и сообразила, что тебе нужно, каким лекарством болезнь твою лечить. Поэтому домой тебя и забрала. А уж Фленушка расстаралась. Пузо видел?

Сашка растерянно кивнул.

– А…

– Надеюсь, еще одного сыночка тебе родит.

– К-как еще одного? – Наконец-то Сашке удалось вымолвить законченную фразу.

Марья Ивановна поднялась, прошла к двери в другую комнату, приоткрыла ее и что-то кому-то там сказала. Из-за двери появился мальчишечка лет четырех и, испуганно уставившись на Сашку, ухватился за бабкину юбку.

– Поди, поздоровайся с тятенькой, – сказала Марья Ивановна, склонившись к нему.

Мальчишка, отпустив бабкин подол, подошел к Сашке и смело забрался к нему на колени:

– Тятя, тятя, а на лошади научишь?

Глядя на это белобрысое, васильковоглазое, хлопающее пушистыми ресницами существо, Сашка буквально потерял дар речи, совершенно не зная, что ему ответить на столь простой вопрос.

– Научит, конечно, научит, Василек, – ответила за растерявшегося Сашку Марья Ивановна. Она подошла к сыну, ловко подхватила на руки внука и отнесла его к двери. Опустив на пол, ласково хлопнула по попе, напутствовав словами: – Поиграйся пока с няньками, пусть они тебя на деревянной лошадке покатают, а тятенька после с тобой поиграет.

– Не хочу с няньками, не хочу на деревянной, – захныкал малыш, но Марья Ивановна уже прикрыла дверь и, вернувшись к Сашке, вновь расположилась в своем кресле.

Встреча с маленьким незнакомцем, назвавшим его тятей, буквально потрясла Сашку. Нет, естественно, он представлял, что шутки шутками, но могут быть и дети. Однако представлял, можно сказать, чисто теоретически. Вдруг ни с того ни с сего оказаться отцом некоего чудесного создания, которое надо кормить, растить, заботиться, воспитывать – нет, к такому повороту он был не готов. Мало ему сегодня Фленушкиной беременности, которой она обязана, как говорят, именно ему, так оказывается, что у него уже имеется сын Василек четырех лет от роду. «Нет, это не я, – воспротивился происходящему Сашка. – Я ни при чем. Это все дурачок Тимофей. А я… А мне… Мне не нужны никакие дети! Я не планировал никаких детей! Я ни за что не отвечаю! Я и не контролировал этого безумного Тимошу, когда он тут направо и налево…» Но тут вдруг у него прорезался внутренний голос и этак гаденько проскрипел: «Сейчас не контролировал, согласен. А пять лет назад кто Фленушку соблазнил? А она ведь еще совсем девчонкой была, несовершеннолетней еще. По законам твоего времени знаешь, что за это полагается? Здесь же законы не так строги, нравы зато гораздо строже, чем у нас». «Да ты что, статью мне шьешь? – возмутился Сашка. – Да она сама, если хочешь знать…»