Читать книгу "Суматоха в Белом доме - Кристофер Бакли"

Мы поболтали о тайных страстишках Дональда Никсона и о Линдоне Джонсоне, любившем заниматься делами, сидя на толчке, но я видел, что президент глубоко обеспокоен перспективой растиражирования своих грешков и пристрастий в карманных изданиях, непременных спутниках наших сограждан в аэропортах. Однако его заботило и что-то еще.

– Сегодня я пошутил, – сказал он. – В присутствии восьми человек. Все смеялись.

– Ну и?.. – спросил Фили.

– Шутка была несмешной. Поэтому я и рассказал ее. Хотел посмотреть, будут ли они смеяться. И они все смеялись.

Последние лучи солнца скользили по голым дубовым веткам. Президент явно был настроен пофилософствовать.

– Кто знает? – Он обвел взглядом Овальный кабинет. Я почувствовал, что наступил исторический момент, когда президент примеривался к почти неограниченной власти и тяжелой ноше, которую ему предстояло нести четыре года. – Это место может превратить нас в дерьмо.

Зазвонил телефон. Президент взял трубку и тяжело вздохнул. Потом он повернулся к нам:

– Джимми Картер.

– Ему-то что надо? – спросил Фили.

– Похоже, собирается дать мне совет.

– О боже, – вздохнул Фили. – Скажите ему, что вас нет.

– В первый день президентства?

2Сотрудники

Написал злое письмо в сатирический отдел «Нью-Йорк таймс». Они назвали меня президентским «чистильщиком сапог». Джоан очень расстроена.

Из дневника. 4 июня 1989 года

Признаю, мы с Бэмфордом Ллеландом IV не нашли общего языка. Его привел к нам Сиг Беллер после Нью-Гемпшира, когда мы поняли, что у губернатора есть шанс победить на выборах в президенты. И с его появлением у нас многое изменилось. В течение первых двух дней он уволил пятнадцать человек. Мне показалось, он хочет избавиться и от меня тоже. Тогда я встал на дыбы и показал ему, что кое-чего стою. Он извинился, но, не сомневаюсь, лишь потому, что довольно быстро узнал о моей «неприкосновенности», которой я был обязан долгой личной дружбе с Первой Семьей Америки.

Бэм Ллеланд был гнусавым бостонцем, довольно богатым (наследник) и воспитанным; пожалуй, даже чересчур воспитанным. Просто ходячая энциклопедия этикета с восточного побережья. Кроме того, он являлся обладателем гладко зачесанных назад напомаженных волос, подтяжек, портфеля из змеиной кожи, галстука-бабочки, запонок элитного клуба, очков в тонкой оправе и отменно знал французское меню. Свое состояние он приумножил, женившись на еще большем состоянии, и в результате получил возможность содержать такую игрушку, как 130-футовая яхта «Сострадание». Несчастное доказательство неумеренных трат находилось в Норфолке, штат Вирджиния, в недостаточно глубокой для такого судна бухте. К тому же яхта компрометировала нас, если учитывать, что президент Такер был поборником равноправия. Упоминая о яхте, Ллеланд всегда называл ее «лодкой моей жены». И не один раз Фили и я пытались уговорить президента, чтобы тот заставил Ллеланда избавиться от дискредитирующего нас имущества.

Марвин Эдельштейн – второй член Лиги Плюща[4]– профессор Йельского университета, политолог, был автором книги «В направлении крупинки СОЛИ», которая произвела сильное впечатление на губернатора. В свои тридцать девять лет Марвин считался слишком молодым для такого высокого поста, как председатель Совета национальной безопасности. У него был блестящий ум, однако он грешил высокомерием и, наверное, поэтому отлично ладил с Ллеландом. Они говорили на одном языке. Несмотря на это, я очень хорошо относился к Марвину. И немного жалел его. Ведь ему очень хотелось, чтобы его уважали, даже более того, чтобы его любили.

Марвин обожал тайны и шифры, без которых, кстати, на его должности не обойтись. Но у него секретность стала почти самоцелью. Стоило нам взять трубку незащищенного телефона, и он вводил код, понятный разве что ему самому и какому-нибудь очень опытному шифровальщику. Прежде чем отправиться куда-нибудь с секретной миссией, он вручал нам ключ к шифру, разработанному единственно для этой поездки. Естественно, никто не обращал на это внимание.

В первый раз, когда он попытался опробовать свою систему на мне, она не сработала. Как-то днем секретарша оповестила меня о звонке от имени «Максимального результата», и я решил, что очередной шизофреник проник в коммутатор Белого дома, поэтому попросил ее отключиться. Она так и сделала, но через несколько минут этот Максимальный результат вновь был на проводе.

– Он говорит, что вы срочно нужны ему, – сказала Барбара.

Я же ответил, что меня нельзя беспокоить по пустякам и посоветовал проинформировать чудака о суровых наказаниях, грозящих тому, кто занимает важные правительственные линии. Не прошло и минуты, как Барбара опять включила переговорное устройство.

– В чем дело, Барбара? – с раздражением отозвался я.

– Мистер Эдельштейн из Цинциннати.

Тут только я вспомнил о шифре, а Марвин был почти в истерике.

– Что у вас там такое? – едва не кричал он. – Почему ваша секретарша не выполняет своих обязанностей? Это же я!

– Да-да! Как у вас дела, Марвин?

– Не называйте меня! – Он боялся. – Шифр! Вы забыли о шифре.

– Прошу прощения. У меня куча дел.

Марвин направлялся в Гавану на встречу с Фиделем Кастро, но из соображений секретности настоял на полете через Цинциннати, и это было выше моего понимания.

– Ну, и как там у вас?

– Я встретился с Огурцом. Приправа была изумительная.

В это время я обшаривал ящик стола в поисках листка бумаги с кодом. Безрезультатно.

– Отлично, – отозвался я, не зная, что сказать. – Как прошел ланч?

Марвин довольно долго молчал.

– Вы не поняли, о чем я говорю? Не поняли?

– Марвин, я куда-то задевал листок. Но он должен быть тут. Подождите, сейчас я его найду.

– Неважно. Не ищите. В следующий раз я выйду на связь через Корону. Все. Я отключаюсь.

– Роджер[5], – сказал я, рассчитывая на снисхождение.

У меня не было намерения вытаскивать на свет подковерную дипломатию Марвина или смеяться над его постоянным требованием соблюдать секретность. Кстати, без второго никак не может быть первого. Тем не менее система Марвина давала сбои.

Если не считать меня, то дольше всех с президентом работал Майкл Фили, который участвовал в кампании с самого начала. Филз, как мы его называли, недолго – четыре дня – прослужил пресс-секретарем Джеральдины Ферраро. (У него остались самые неприятные воспоминания об этом времени.) Филз был драчливым парнем ирландских кровей с багровым лицом и буйной шевелюрой (я частенько просил его причесаться перед пресс-конференцией). И его никак нельзя было обвинить в излишней чувствительности. Впрочем, ни один пресс-секретарь не может себе ее позволить. Его коронным номером был уход в отставку. Крики «к чертям собачьим этот бардак!» были делом столь же обычным, как упоминание о Духе Величия или, скажем, нашем Боинге 707. Был такой день, когда он подал в отставку дважды. Президента забавляли недостатки Фили, к тому же у него был удивительный дар подбирать злых шакалов и беспринципных свиней для пресс-службы Белого дома; естественно, о дамах только хорошее.