Читать книгу "Прошедшее повелительное - Дейв Дункан"

Человек, находившийся в молельне, раздражал ее значительно сильнее. Маленький сгорбленный человечек казался бы еще меньше, не будь на нем бесформенной меховой шубы. Он деловито подметал пол обглоданным веником, вздымая тучи пыли.

Увидев тень, он оглянулся. Из-под капюшона виднелось лицо с миллионом морщин. Глазки косили в разные стороны. Он, наверное, совсем старый, старше даже Пиола Поэта.

– Благословляю тебя, девица! – прошепелявил человечек, брызгая слюной.

– Я пришла помолиться богу! – только и нашлась что ответить Элиэль.

– И сделать приношение, надеюсь? Уж не принесла ли ты мне завтрак? – Он покосился на ее мешок.

К своему огорчению, Элиэль заметила, что из-под мехов виднеется желтая хламида. Значит, эта древняя кукла – местный жрец.

Девочка никогда его раньше не видела; помнится, ее всегда интересовало, кто прибирает молельню и уносит дневные приношения. Значит, она не может просто попросить его уйти. Но она не хотела, чтобы этот старый длинноносый жрец подслушивал ее молитвы. И уж вовсе не собиралась отдавать ему свою последнюю медную монетку.

Все же, раз она сюда пришла, лучше поскорее закончить с делами, чтобы вернуться ко входу в храм и ждать там остальных. А может, лучше встретиться с ними уже в месте посадки на мамонтов?

– Я хотела спеть для бога.

Старик вздохнул, продолжая беззубо улыбаться.

– Значит, я должен порадоваться твоему пению. Что ж, этот завтрак, конечно, легче вчерашнего, зато и запомнится надолго. Это, наверное, лучшее, что ты умеешь делать?

Его замечание уязвило Элиэль, как уязвило бы любого настоящего артиста. Он над ней потешается!

– Музыка – моя профессия!

Он удивленно прикусил губу и поставил веник в угол.

– Да будет твое приношение достойно бога! Как тебя зовут, дитя?

– Элиэль Певица.

– Как! – Старик повернулся с неожиданной прытью. Глаза его широко раскрылись, хотя на нее смотрел только один. – Так ты Элиэль? А где тогда Дочерь?

Девочка застыла от неожиданности.

– Какая еще дочерь?

Жрец шагнул к ней, лихорадочно потирая руки. Скрюченные пальцы побелели от холода.

– Дочерь Ирепит, конечно! Неужели ты ничего не знаешь о Пророчестве? Ты не понимаешь, что тебе грозит страшная опасность? В городе Жнец! Ты гораздо моложе, чем я ожидал! – Не прекращая возбужденно лопотать, он шлепал вслед за попятившейся к выходу Элиэль; его морщины собрались, словно от боли. – Смерть ищет тебя, чтобы разорвать Цепь! Кто следит за тобою, дитя? Отец? Родители?

У нее не было родителей, но она не собиралась докладывать это сумасшедшему старику, пугавшему ее Жнецами, опасностью, какими-то цепями, какими-то дочерьми Ирепит – кем бы они ни были. У него точно не все дома.

– Спасибо за предупреждение, – сказала она, стоя в дверях. – Я пойду и прослежу за этим.

Она повернулась и побежала. Клипклопклипклопклип…

6

Большая машина, мягко урча, въехала в ворота Фэллоу. Лизердейл без особого энтузиазма окинул взглядом заросшие плющом фасады зданий в готическом стиле, тенистые вязы, залитый солнцем центральный газон. Готика, конечно, смахивала на пышные особняки железнодорожных магнатов. Однако время уже наложило на фасады свой отпечаток. Очень скоро все это будет считаться настоящей стариной, даже по английским меркам. «Интересно, – подумал он, – во что обойдется послать сына учиться в место вроде этого – даже без круглогодичного содержания. Впрочем, раз ты задаешься таким вопросом, значит, уже не можешь себе этого позволить».

Если бы Элси подарила ему сына, мальчик пошел бы по стопам отца – прямиком в приходскую школу Грейфрайерз. Обучился бы читать, писать и считать и в четырнадцать покончил бы с учебой. Все это классическое образование с перспективой поступления в университет – не про нашего брата. Отсюда выходят офицеры, министры – люди, правящие империей. Высший свет начинается здесь, на фабрике снобов.

Машина плавно остановилась перед огромным парадным входом. Ни портика, ни высокого крыльца здесь не было, хотя архитектура здания и намекала на такую возможность. Утро стояло волшебно мирное: где-то ворковали голуби, да тихо пощелкивал и шипел, остывая, мотор.

– Тюдор-Хауз, сэр, – объявил шофер, открывая дверцу. Ну да, ему положено знать, ведь он довольно часто отвозил сюда молодого господина.

Лизердейл выбрался из «роллса».

– Полагаю, я не задержусь здесь больше чем на двадцать минут… во всяком случае, вы вполне успеете выпить чашечку чая, если хотите.

На профессионально бесстрастном лице появилось подобие вежливой улыбки:

– Ну что вы, сэр! Я подожду здесь.

Откуда-то выбежали человек восемь мальчиков и с любопытством обступили машину. Они разнились по росту от немногим более четырех футов до немногим менее шести, все в шляпах и взрослых костюмах – и ни одной руки в кармане. Они стояли на почтительном расстоянии, чтобы, не дай Бог, не коснуться машины и не навлечь на себя гнев водителя, и вполголоса обменивались репликами типа: «Ух ты! Развивает больше…» или «Движок не меньше тридцати лошадиных сил!»

Должно быть, у них родители в колониях и никого родных в Британии, вот им и приходится торчать здесь все летние каникулы. Боже правый, да сколько же стоит хотя бы одевать ребенка так? Будь это утро субботы, Лизердейл решил бы, что они собрались на церковный парад. Тут он заметил, что самый высокий мальчик – с востока, да и кожа остальных троих тоже отличалась разными оттенками шоколадного. Возможно, они и не христиане вовсе. Слегка опешив от такого предположения, он поднялся на крыльцо.

– Инспектор Лизердейл?

Говоривший стоял в дверях – бородатый мужчина с брюшком, изрядно напоминавший покойного короля Эдуарда.

«А как вы думаете, кто еще может испортить такое замечательное летнее воскресенье?»

– Мистер Джонс?

Джонс все смотрел мимо посетителя на машину в тысячу гиней. Возможно, его удивление и имело под собой некоторые основания. Полисмены не имеют обыкновения разъезжать этаким вот манером.

В прихожей, пышной, погруженной в полумрак зале, царила такая тишина, что казалось, будто она отдается эхом от стен. Здесь пахло кремом для обуви, мелом, тетрадями и промокашками. Мраморная лестница с чугунными перилами вела куда-то вверх. Лизердейла проводили в комнату, где стояли старомодные кресла и неистребимо пахло трубочным табаком. При том, что окна были открыты, воздух казался затхлым и мертвым. Со стен, зажатые книжными полками, смотрели портреты пожилых джентльменов; линолеум на полу истерся до опасных пределов.