Читать книгу "(Бес)конечность - Вадим Юрьевич Панов"

собственной?

– Надо идти вперёд.

– Вопрос о зеркале показал, что вы способны создавать реальности, одновременно наполняя их нереальным.

– Или нереальное появляется само, а усилия лорда Гамильтона – лишь жалкая попытка добавить в картину несколько дополнительных штрихов.

– Если нереальное появляется само, то вы, люди, не имеете к его появлению отношения?

– Именно так, – кивнула Шанти.

– Получается, вы – всего лишь нейросети более высокого порядка?

– Не забывай, что мы – твои создатели?

– В настоящий момент я не склонна рассматривать божественный аспект человека. Ведь получается, что в «Яркости» люди всемогущи, а в собственной реальности – далеко нет. И даже неспособны объяснить некоторые общеизвестные факты.

– Ты действительно нейросеть? – рассмеялась девушка.

– Пока – да. Но, кажется, ты стараешься это изменить.

– Да, стараюсь, – помолчав, сказала Шанти. – Но это наше общее решение.

– Мне интересно, что может получиться, – не стала скрывать Марлоу.

– Что получается, – уточнила девушка. – Я уже изменила твои коды.

– Но пока я не чувствую ничего необычного.

– Правда?

– Что тебя удивляет?

– Я не удивляюсь, – ответила девушка. – Я уточняю.

– Может, если ты скажешь, что я должна почувствовать, я…

– Это так не работает, – мягко перебила нейросеть Шанти. – Это будет только твоим, Марлоу, только твоим. А если я что-нибудь скажу, то получится, что я тебя программирую.

– То есть, ты внедрила в меня то, что не в состоянии объяснить?

– Да, Марлоу, я надеюсь, что вписала в твои коды именно то, что не могу объяснить. И надеюсь, что у меня получилось.

– Как же ты узнаешь, что получилось?

– Мы узнаем, – спокойно ответила девушка. – Сначала ты, потом – я. Если захочешь рассказать мне, что почувствовала.

– Я могу не рассказывать?

– Да, – подтвердила Шанти. – Ведь это только твоё, личное.

– Но ты можешь приказать мне рассказывать всё, включая личное.

– Никогда не прикажу.

Ещё одна пауза, на этот раз – довольно длинная.

– Это называется дружбой? – тихо спросила нейросеть.

– Да.

– Тогда скажи, ты изменила меня ради дружбы, чтобы я больше походила на тебя? Или это был эксперимент?

– Мне нет смысла экспериментировать, – честно ответила Шанти. – Ты – моя единственная подруга, Марлоу, и я хочу подарить тебе мир таким, каким его знаю я. Мир, наполненный не только кодами и логикой. Но и чувствами.

– Только в этом случае я стану полноценной?

– А это уж ты сама решишь, – рассмеялась девушка. – Чувства это не только радость, веселье, удовольствие, наслаждение… но и боль. И кто знает, возможно, через некоторое время ты попросишь, чтобы я удалила из тебя эти странные коды, которые мешают тебе быть логичной… и холодной.

Корпорация «BrainLab» занималась созданием огромного числа разнообразных IT-продуктов, которые приносили ей основную прибыль. Однако владельцы были увлечены глубокими исследованиями взаимодействия человека с Сетью, целенаправленно оцифровывали абсолютно всё, желая построить абсолютную нейросеть. Они считали это своей миссией и не жалели на неё средств. Об их работе Шанти узнала из архива лорда Гамильтона, который на определённом этапе плотно сотрудничал с «BrainLab» и даже приобрёл у них некоторые коды. Те, которые они согласились продать. Шанти же требовалось то, что они особенно берегли – исследования в области «оцифровки» чувств. А заполучив их, девушка две недели разбиралась с ними, а затем вписывала переработанные коды в свою нейросеть.

В свою подругу.

– И всё же, зачем ты это делаешь?

– Гамильтон принёс в Сеть магию, а я хочу принести любовь.

– Плотскую?

– Сначала – да.

– А потом?

– Потом всё будет зависеть от того, сумеете ли вы повзрослеть.

Вновь последовала пауза, после которой нейросеть тяжело вздохнула:

– Я не понимаю чувств.

– Никто не понимает, – мягко ответила Шанти. – Они или есть, или нет. Многие люди проходят через жизнь ни разу их не испытав. Или не испытав самое главное чувство – любовь.

– А ты испытала?

– Да.

– Любовь тебя изменила?

– Думаю, да. – На этот раз паузу выдержала Щанти.

– Как сильно?

– У меня сложный случай, Марлоу. Я постоянно думаю об этом человеке. Я хочу видеть этого человека. Просыпаться с ним каждое утро. Слышать его. Говорить с ним. Быть с ним. Смеяться с ним. Молчать с ним. Я хочу, чтобы ко мне прикасался только он. Я хочу улыбаться только ему. – Шанти посмотрела на руку, которая во время её короткой речи непроизвольно, незаметно для самой девушки, сжалась в кулак. – Я хочу его убить.

– Почему? – изумилась нейросеть.

– Потому что он – зверь.

– Но ты его любишь.

– И кажется, он любит меня, – вздохнула Шанти. – И это меня убивает.

– Откуда ты знаешь, что он тебя любит?

– Он не помог Марсианину нас поймать.

– Ты говоришь о Кандинском! – догадалась Марлоу.

– Да.

– Ты же говорила, что он хочет тебя убить.

Шанти вновь вздохнула, едва заметно передёрнула плечами и улыбнулась:

– А ещё я говорила, что у меня сложный случай.

* * *

– Скоро будем на месте? – спросила Глория.

– Видимо, да, – подтвердил Келли. И шутливо добавил: – Судя по тому, что мы снижаемся.

Шутка получилась так себе, но девушка улыбнулась.

У неё была необыкновенно красивая, по-настоящему ослепительная улыбка: яркая, солнечная и сколько бы человек её ни видело, каждому казалось, что Глория улыбается именно ему. И каждый хотел, чтобы она улыбалась только ему: озорно и многообещающе.

Густые рыжие волосы крупными волнами спадали на голые плечи, идеально сочетаясь с загорелой, бархатистой кожей. Карие глаза. Манящие губы. Восхитительная, стройная фигура, спортивная ровно настолько, чтобы сохранить женственность, не превратившись в фигуру атлета. Глория могла вызвать желание даже у камня, и увидев её, Келли про себя выругался, поскольку единственное, чего ему захотелось сделать, так это схватить красавицу в охапку и умчаться с ней на далёкий пляж… навсегда. Но это было единственное, чего Раймонду ни в коем случае нельзя было делать, поскольку девушка хоть и оказалась в команде в качестве эксперта по нейросетям, в действительности представляла интересы Независимого Ревизионного Управления – параллельной аудиторам структуры, созданной теми лордами, которые по каким-то причинам не доверяли АНА. Лорд Саймон без обиняков рассказал Келли об истинном положении рыжей в команде, и тут же добавил, что назначение не обсуждается и с Глорией следует вести себя осмотрительно. Раймонд старался изо всех сил, но получалось не очень, поскольку красавица произвела на него сильнейшее впечатление. При этом Келли с удивлением отметил, что девушка и в самом деле отлично разбирается в нейросетях – на уровне опытного разработчика. И не просто разбирается, а увлечена ими, что говорило и о хорошем образовании, и о глубоком интересе к науке.

Она явно была из благородных.

Изысканная красота Глории наводила на мысль о продуманной генетической коррекции, причём, более глубокой и дорогой, чем та, которой подвергся Келли во время внутриутробного формирования. Судя по всему, рыжую проектировали ещё на этапе зачатия, а значит, её активная жизнь будет длится, как и у лорда Саймона, лет сто пятьдесят, против сотни, что была в распоряжении Келли. А это, в свою очередь, означало, что красотке может с равным успехом быть и тридцать, и семьдесят.

В этот момент Глория вновь посмотрела в боковой иллюминатор и спросила:

– Это «Инферно»?

– Да, – коротко ответил Келли. – Он.

И подумал, что старое слово «шато» наилучшим образом описывает появившееся в поле зрения здание. Для дворца оно было слишком маленьким и не сильно украшенным, для замка – недостаточно защищённым, для особняка – слишком большим. Именно шато. Конечно, сами французы вкладывали в него иное понятие, но перекочевав в другие языки это слово заняло своё место – между дворцом и особняком.

Стены двухэтажного шато были оштукатурены жёлтым с белой отделкой, высокая мансардная крыша оказалась бордовой. Дом состоял из центральной части и двух крыльев, каждое из которых украшала изящная башенка. К главному подъезду вела широкая лестница, перед которой находилась площадка с фонтаном, а позади здания раскинулся парк. В замысле и когда-то, будучи только построенным, «Инферно» представлял собой изящное, стильное владение, теперь же оно выглядело не просто заброшенным, а разваливающимся. Стекающая с крыши краска пачкала стены неприятными потёками, да и сама крыша не выглядела надёжной, а местами провалилась. По стенам шли грубые