Читать книгу "Хозяйка заброшенного поместья - Наталья Шнейдер"

вскакивать следом я не стала. Под одеялом было тепло и уютно. Дом пах старым деревом, но запах этот не раздражал — не было в нем характерных «старческих» ноток. Потом потянуло хвойным дымом — похоже, лапник после «покойника» следовало сжечь.

Под этот запах я и уснула, чтобы проснуться от аромата куриного бульона.

— Хлебово принесла, — проворковала Марья, одной рукой подпихивая мне под спину подушки, а другой вручая мне глубокую глиняную миску с деревянной ложкой. — После болезни на курочке — самое оно.

Я вгляделась в миску, пытаясь угадать, что там в супе, кроме курицы. В миске плавали рыжие кружочки морковки и какие-то бесформенные комки. Марья поняла меня по-своему.

— Не сердись, касаточка. Ложки-то серебряные твой батюшка продал. И фарфор за долги ушел.

— Я не сержусь, — сказала я. — Главное, чтобы от души, а в какой посуде — неважно.

И еще хорошо бы, чтобы чистыми руками. Одновременно с этой мыслью мой желудок заурчал, давая понять, что его не интересуют всякие мелочи вроде чистоты, лишь бы в него срочно что-то положили. Впрочем, одежда на Марье, хоть и заношенная, не выглядела грязной, да и комната казалась чистой. Вот разве что серые разводы над дверью и копоть на печи — но происхождение этой грязи теперь прояснилось. Буду чувствовать себя чуть лучше — отмою. А пока уже хотя бы то, что у меня появился аппетит, — хороший признак.

Помешав суп ложкой, я вытащила один комок. Клецки! Не аккуратные, ресторанные, а просто зачерпнутые ложкой из мягкого яичного теста. Бульон оказался наваристым, крепким, так что поела я с удовольствием.

А поев, поняла, что устала валяться.

4.1

Марья где-то в доме позвякивала посудой, наверное, мыла после меня. Звать няньку я не стала. Всунула ноги все в те же атласные тапочки, укутавшись в одеяло, подошла к окну. Оперлась на подоконник и тут же отдернула руки: дерево было ледяным. В рамах торчали тряпки, но из щелей между деревом и стеклом дуло невыносимо. Нет, с этим надо что-то делать. И с печкой разобраться. Но сперва — оглядеться.

Я поплотнее запахнула одеяло, поджала одну ногу: ступни успели замерзнуть. Выглянула в окно. Пока я спала, снег с веток пропал: может растаял, а может сдуло ветром. На земле он смотрелся тусклым, словно осевшим. Кажется, весна не за горами: солнце слепило, и вовсю щебетали воробьи.

Голый сад смотрелся неухоженным. Конечно, клумбы под сугробами не видны, но поломанные ветки, торчащие из снега, говорили сами за себя. Забор я не разглядела — то ли далеко, то ли вовсе его не было, — хотя не может же барский дом оставаться без ограды?

— Опять встала! — воскликнула за моей спиной Марья. — Да что же ты за неваляшка такая!

— Все бока отлежала, хватит, — отмахнулась я. — Принеси мне одеться. И на ноги что-нибудь потеплее, хоть носки какие.

А то в этом атласном недоразумении недолго и застудить себе все на свете. Вот приведу рамы в порядок, разберусь с печкой — тогда и буду щеголять в туфельках.

Она всплеснула руками.

— Да неужто одумалась! Сколько я тебя валенки просила надеть, нет. «Что я, мужичка какая?» — передразнила она. — Матушка твоя вон по зиме в валенках ходить не брезговала.

— А с ней что? — спросила я.

Судя по моему отражению в зеркале, матери предшественницы должно быть лет сорок, максимум пятьдесят. И с ней притворяться Настенькой будет еще труднее, чем с няней или уехавшим мужем. Поверит ли она в потерю памяти?

— От тифа померла. — Марья снова потянула край передника к лицу, утирать проступившие слезы. — Вместе со всеми вашими младшенькими.

— Брюшного или сыпного? — вырвалось у меня.

Глаза Марьи на миг словно остекленели, и я мысленно одернула себя. Незачем пугать людей странными вопросами. Нянька, скорее всего, не знает, а мне на самом деле без разницы. Один переносят блохи, второй — кишечная инфекция, но и то и другое — признак, что здешние представления о чистоте здорово отличаются от наших. Кажется, готовить мне лучше самой.

— Про тебя-то говорили, чудом выжила, — вернулась в реальность Марья.

Я молча кивнула. Что тут скажешь?

Переступила с одной окоченевшей ноги на другую, чуть согревшуюся под одеялом.

— Неси валенки или что у тебя есть, — велела я. — И… Баня в доме где? Дров хватит?

— Так поздно уже баню топить! Пока прогреется, солнце сядет.

А в темноте в баню не ходят — в это и в нашей деревне верили.

— Хорошо, скажи, откуда воды натаскать, и дай теплую одежду. В кухне на плите согреем.

Если печку в моей комнате не топят, значит, есть еще одна. Должна же Марья была на чем-то сварить «хлебово».

Но она в который раз всплеснула руками.

— Да что ж с тобой творится, касаточка! Какое тебе воду таскать, ты ж переломишься! Две бочки в кухне стоят, сейчас согрею, а потом сама из колодца воды принесу.

Я мысленно выругалась, открыла было рот и тут же закрыла. Спорить пока бессмысленно. Не в одеяле же к колодцу бежать. Надо осмотреться немного, переодеться, а до того — вымыться.

В кухне и помоюсь, там наверняка теплее. Пусть в тазике — все лучше, чем ничего. Заодно и посмотрю, в каких условиях Марья готовит. Как бы не оказалось, что зря я согласилась поесть.

Марья облачила меня в подбитый ватой стеганый халат и повела в кухню. За дверью моей комнаты обнаружилась длинная галерея, в которую выходили еще двери. В большие, почти как витрина, окна лился свет. Похоже, здесь когда-то был зимний сад. Тут и там стояли горшки с потрескавшейся землей и сухими остатками растений. Одно окно было кое-как заколочено досками, из щелей несло холодом. Это не дом, а моржатник какой-то! Слышала я, конечно, что низкая температура в спальне улучшает сон и продлевает молодость, но надо ж и меру знать!

— Ванька, лакей, заколачивал, — сказала Марья, заметив мой взгляд. — Нос задирает, а руки из… криворукий, короче.

— Лакей? В доме есть еще… — Я осеклась: слово «прислуга» не ложилось на язык.

— Никого, кроме нас с тобой. Аспид с собой привозил Ваньку. Как привез, так и увез. Даже кухарку не взял, сам себе на спиртовке готовил.

— Что готовил? — полюбопытствовала я.

Неужели и