Читать книгу "Наперекор всему - Виктор Иванович Носатов"

очередь желающих похристосоваться.

Махнув в сердцах рукой, Аристарх отступил и теперь ревниво наблюдал за тем, как его избранницу целуют товарищи по палате.

После того как с Дуняшей похристосовался последний – юный, еще безусый прапорщик Андрианов, – она неожиданно объявила:

– Господа офицеры, всех выздоравливающих, проходящих лечение в военных лазаретах Царского Села, в честь Великой Пасхи, его Императорское Величество, примет в Большом зале дворца!

Офицеры, находящиеся в палате, удивленно и недоверчиво уставились на сестру милосердия, принесшую им такую неожиданную и радостную весть.

– Когда? – растягивая от волнения слово, озвучил Аристарх застывший у всех на устах вопрос.

– Завтра, в Светлый понедельник.

– Неужели сам государь император будет? – заикаясь от волнения, спросил прапорщик.

– Непременно будет! – уверенно промолвила девушка.

Возбужденно переговариваясь, офицеры вышли в коридор, разнося радостную весть по другим палатам. Оставшись наедине с Дуняшей, Аристарх ревниво выговорил ей:

– Сударыня, вы целовались с моими товарищами по палате отнюдь не по-братски…

– Простите сударь, – залившись краской до корней волос, пролепетала девушка, – я, кажется, немного увлеклась…

– Благодарите Бога! В это Светлое Христово воскресенье я не могу на вас сердиться, – промолвил улыбнувшись Аристарх и нежно привлек девушку к себе, чтобы еще раз расцеловать раскрасневшуюся и ставшую от этого еще краше Дуняшу.

Упершись маленькими кулачками в грудь офицера, сестра милосердия, испуганно поглядывая на дверь, запротестовала:

– Бог с вами, Аристарх Евгеньевич, а если кто-нибудь войдет?

– Господа офицеры знают, что вы моя невеста. Я объявил об этом накануне, – успокоил девушку Аристарх и еще крепче сжал ее в своих объятиях.

Еще немного посопротивлявшись для вида, под настойчивым кавалерийским натиском бравого гусара она, наконец-то ласково улыбнувшись, сдалась. Чуть припухшие, заманчивые губы, сладострастно раскрылись навстречу долгожданному поцелую, распустившись, словно алый, благоухающий бутон, свежесорванного голландского тюльпана.

– Господа офицеры небось осуждают вас за столь опрометчивый поступок, – промолвила Дуняша, немного отдышавшись после продолжительного, сладострастного поцелуя.

– Отнюдь нет! Все искренне поздравили меня с достойным и прелестным выбором. А подполковник Головнин заявил, что если бы не я, то он сам перед выпиской из лазарета посватался бы к вам! Он искренне признался мне, что влюбился в вас с первого взгляда.

– Неужели? – воскликнула с деланым удивлением сестра милосердия. – И как же это я обмишурилась… Подполковник-то старше вас по званию… – неожиданно добавила Дуняша, стрельнув в Аристарха насмешливым взглядом. Заметив, что радостный огонек в глазах поручика неожиданно померк, она звонко рассмеялась.

– Да на что он мне, пень трухлявый, если рядом ты, сокол мой ненаглядный? – Дуняша обвила его шею своими нежными ручками и стала самозабвенно целовать его губы, лоб, щеки, словно прося прощение за свои необдуманно брошенные слова.

– Только ты мне люб, и больше никто на свете мне не нужен, – шептала она ему на ухо.

От захлестнувшей всего его ласки, горячих поцелуев и всеобволакивающего запаха любимой женщины у Аристарха закружилась голова, и он, еще не полностью восстановивший после многих операций и процедур свои жизненные силы покачнулся.

– Обопрись на меня, мой милый! – испуганно воскликнула Дуняша, подставляя под его руку свое худенькое, но твердое и надежное плечо.

«Вот так, не отрываясь, и пройти бы с Дуняшей по жизни, – подумал Аристарх, – большего счастья мне и не надо…»

На Светлый понедельник, в час тридцать пополудни, выздоравливающие офицеры, а также нижние чины и запасные солдаты гвардии, поодиночке и строем, начали прибывать в Большой Екатерининский дворец.

Церемониймейстер, не привыкший к такой, довольно разнообразной публике, с трудом выстроил прибывших в каре в ослепительно сиявшем золотом и хрусталем Большом зале. В ожидании императора и его свиты он с чувством выполненного долга застыл возле плотно закрытых парадных дверей.

Аристарх оказался рядом с подполковником Головниным.

– Неужели сам царь христосоваться с нами будет? – недоверчиво спросил тот, кося глаз на вход.

– Насколько я знаю от отца, по довоенной традиции в Пасхальную неделю во дворце обычно собиралась свита, офицеры Управления военного округа и гвардия, расквартированная в казармах Царского Села, – обернувшись к подполковнику, ответил Аристарх, – но, поскольку гвардия на фронте, государь император, видимо, решил похристосоваться с находящимися здесь выздоравливающими офицерами и нижними чинами, а также с солдатами и офицерами запасных гвардейских батальонов. Так что, считайте, что нам необычайно повезло. Такое может случиться только раз в жизни, да и то не с каждым. Я, к слову сказать, уже имел честь не только лицезреть государя императора, но и разговаривать с ним…

– Неужели? – воскликнул удивленно Головнин. – Вы просто счастливчик! И когда же вы успели предстать перед государем? – недоверчиво глядя на Аристарха, спросил он.

– В Красном Селе, по случаю производства в первый офицерский чин.

– Счастливчик вы, поручик, – промолвил подполковник, с завистью взглянув на Аристарха, который, как и все присутствующие в зале, вперил нетерпеливый взгляд на парадные двери, которые вот-вот должны были распахнуться, являя всем и вся, помазанника Божьего.

Щурясь от ослепительного мартовского солнца, которое через два яруса окон на южной стороне зала заливало нестерпимо ярким светом стоящую в каре массу военных, с нетерпением ожидавших необычного, похожего на чудо действа, являющегося как бы продолжением великого чуда Пасхи – Воскресения Христа, люди, большинство из которых никогда в своей жизни не лицезрели живого царя, с благоговением устремили свои взоры на парадный вход, словно перед ними вот-вот должен был явиться с нимбом над головой сам Господь Бог.

Дворцовые куранты мелодично отбили два часа. При последнем ударе резко распахнулись створки золоченных парадных дверей, и в залитый солнцем зал вошел невзрачного вида офицер, одетый по-походному в защитного цвета и грубого солдатского сукна гимнастерку с полковничьими погонами, такого же цвета брюки и простые хромовые сапоги. На его узкой груди сверкал темно-красной эмалью обведенный черной каймой маленький крест ордена Святого Владимира на ленте таких же цветов. Лишь по излишней суете церемониймейстера, да появлению торжественно шествующего вслед за офицером гофмейстера Бенкендорфа в сопровождении двух лейб-казаков, несущих огромные корзины с пасхальными подарками, можно было догадаться, что в зал вошел сам государь император.

От умиления, что царь всем своим видом как бы воплощал простоту и отсутствие преград между ним и православным воинством, у Аристарха выступили на глазах слезы. Было видно, что это – искреннее желание помазанника Божьего подчеркнуть почти семейный, домашний характер церемонии по случаю такого человечного, радостного праздника Пасхи.

Аристарх краем глаза заметил, как смахнул набежавшую слезу умиления Головнин, как зашмыгал носом прапорщик…

Неторопливо, размеренным и четким военным шагом император вышел на середину зала. Сзади него выстроилась многочисленная свита, состоящая из камер-пажей, камер-юнкеров, свитских офицеров и генералов. Царь стал почти напротив Аристарха, и тот с