Читать книгу "Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя"

Реально корневая пролетарская панк-банда, просуществовавшая в оригинальном (лучшем) виде всего около пяти лет, но в отличие от других – выжившая, переродившаяся и до сих пор играющая в панков на сцене. Первый их альбом записал и свел, аранжировал и сыграл половину партий Федька «Бегемот» Лавров в 1986 году. Привел Колю Михайлова и Димку Бабича к Бегемоту Александр «Сантёр» Лукьянов, которого за два года до этого притащил на квартиру на Римского-Корсакова, 99, Антон «Тося» Соя, то бишь я, потому что мы записывали там наш альбом группы «Беломор», который потом благополучно пропал, вернее истлел и рассыпался. Говорят, что панк-рок умер. Да и хрен-то с ним. Умер-шмумер, лишь бы был здоров! Всему свое время. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов, а мы с вами обязательно дождемся новых ебанутых панк-героев и еще попрыгаем под их песни.

Алекс Оголтелый

Это не признание в любви. Не претензия на истину. И не попытка очернения. Это просто хрен знает что – памяти Алекса Оголтелого. Изложенное ниже может оскорбить ваши нежные души. Рассказ основан на моих полустертых воспоминаниях, эмоциях и непроверенных фактах и никак не может считаться биографическим эссе. Тексты Оголтелого я тоже воспроизвел по памяти. Извините, если что.

В последние годы жизни Алекс Оголтелый (в миру Александр Львович Строгачёв) напоминал безумную старушку-бомжа. Были две таких городских сумасшедших бабушки, встреча с которыми в центрах доставляла истинное удовольствие любому гурману-визуалу: Алекс и гениальный композитор Олег Каравайчук. Но композитор был приличной старушкой, а Алекс – бомжихой-клоунессой, только что выбравшейся из грязного подвала. Но в каком бы ужасном состоянии он ни находился, оно нисколько не влияло на бодрость его духа. Он был Джокером до Джокера, чертовым петрушкой и в жизни, и на сцене. Бешено дергающейся веселой марионеткой с вечно выпученными глазами и стоящими дыбом волосами, местами выбритыми, местами крашеными. В любом состоянии, под любыми препаратами при встрече Оголтелый моментально узнавал меня и тут же делился насущными новостями. Этот неутомимый чертик всегда либо записывал, либо только что записал «самый охуительный» альбом (песни из которого а капелла могли быть тут же исполнены в парадняке на Невском или в вестибюле метро), ну и, конечно, всегда был готов выпить с тобой по этому поводу. А если выпивать ты не хотел, можно было просто дать Алексу денег. Ну а как не дать такому красавцу.

Помню, как я увидел его в первый раз. Незабываемое зрелище. Мы были в гостях у одноклассницы Аньки Лавровой (учиться в школе оставалось полгода), и там же в волшебной квартире на канале Грибоедова, где проживало третье поколение художников, одновременно с нами тусовалась безбашенная компания старшего брата именинницы – Феди. Он тоже раньше учился в нашей школе, но ему там стало очень скучно. Федина творческая душа рвалась наружу, одноклассники не разделяли его музыкальных вкусов и свободолюбивых взглядов на жизнь, и в результате он оказался в другой школе, среди подобных изгоев. Там он познакомился с Резиновым Рикошетом и Юрой Скандалом, понял, что он панк, и стал Котом Бегемотом. Но самым ярким пятном на совести строителя коммунизма в этой компании был не Федька, не Ослик и даже не Пиночет, а мелкий бес – Алекс Оголтелый. От него невозможно было отвести глаз. Ростом он был чуть выше крупного зайца и ни секунды не стоял на месте. Он сразу начинал общаться с тобой, как с лучшим другом, хотя был явно старше лет на пять – в то время это была настоящая пропасть, но только не для Алекса. Особо меня поразило, что на Алексе было надето три пары штанов! Три! Я в жизни больше не видел человека, скачущего по квартире в трех парах штанов. И мы скакали вместе с ним, зараженные его бешеной энергией и свободой, совершенно невозможными в 1983 году в стране, упорно строящей коммунизм из серых невзрачных кирпичиков.

Тогда я первый раз увидел живьем (а не в «Международной панораме») людей, нагло и безапелляционно называющих себя панками, советскими панками, черт их побери. Вслушайтесь только в эту адскую музыку слов. Хотя никакого бравирования именно панк-стилем не было, Федькина компания называла себя по настроению то панками, то битничками, то какими-то загадочными «плютиками». Может, плютики взялись от знаменитых Карлсоновских «плюти-плюти-плют»? Они были похожи на родственников Карлсона: взрослые (для нас) люди, которые, нарочито идиотничая, бесились, как дети в детском саду. Они играли. Играли музыку, играли словами, играли со своим внешним видом, всеми силами пытаясь эпатировать, шокировать, расшевелить наше заскорузлое унылое болото. Больше всего они были похожи на перемещенных во времени футуристов и чинарей, и я думаю, что братья Бурлюки, Маяковский и Хармс сотоварищи прекрасно влились бы в эту тусу. Но главное было не в эпатаже, а в творчестве. Они сочиняли песни и записывали их прямо на этой квартире. Посреди комнаты с ободранными обоями стояла барабанная установка, составленная из огромной замотанной скотчем «бочки» и разнообразного железа, там же жили комбики с самодельными электрогитарами, электроорган и раздолбанное пианино. На всем этом игралось, не жалея рук и ушей, и комната наполнялась колдовством. Одно дело было слушать дома ужасного качества записи «Аквариума», «Кино» и «Зоопарка», и совсем другое – присутствовать, практически участвовать при шаманском обряде рождения новой песни. А для нас, желторотых школяров, все песни в тот вечер были новыми. Новыми, как и совсем неприемлемый для комсомольцев анархический образ жизни, который к ним прилагался. Алекс в своих трех парах штанов и футболке с самодельной надписью «Пора кончать», прыгал, доставая полуметровой крашеной челкой до потолка и орал свои «Травы-муравы», или «Тут я обкакался», а я скакал рядом с ним, раскрыв рот от изумления, пуча глаза и еще не понимая, насколько серьезно мне в этот вечер снесло крышу.

Одну песню с того домашнего концерта я запомнил надолго. Ну скажите мне, что это не обэриутская поэзия:

Я пошел на улицу – а-а.

И увидел курицу – а-а.

Я спросил у курицы – а-а

Ты чего на улице.

Отвечала курица – а-а.

Я того на улице – а-а.

Что другие курицы,

А тоже все на улице!

Эх, курица – кукурюкица —

курюкукица – просто крякица!

Эх, курицу, да кукурюкицу,

Да курюкукицу, да просто крякицу!

Вот такие это были кукурюкицины дети.

Группа Алекса называлась «Народное Ополчение», и в этом глумливом названии было больше