Читать книгу "Охота на черного короля - Александр Руж"

что Советская Россия – не страна невежественных дикарей, какой ее принято выставлять на страницах капиталистической прессы…» Писали?

– Писал.

– Тогда делайте выводы. Я вам скажу еще то, чего вы не знаете. – Барченко нагнулся к собеседнику и понизил голос: – Этот турнир – событие политическое. Приедут не просто игроки, а виднейшие интеллектуалы своих стран. Германия, Польша, Англия, Североамериканские Штаты, Австрия… Все, кто нас в муку готов измолоть – спит и видит, как бы из советского трудящегося козлище страхолюдное слепить да всему миру его, аки жупел, на обозрение выставить. А наши взяли – и ход конем! Приезжайте, дескать, гляньте, каково оно на деле, государство рабочих и крестьян. И пригласили не абы кого, а гордость нации… Толковый маневр, а?

Вадим подивился патриотическому пафосу, зазвучавшему в речах Александра Васильевича. Эк разобрало старика! Убрать анахроничные славянизмы – и вылитый Киров на партсобрании. Но если вдуматься, глаголет верно. Московский шахматный турнир 1925 года был затеян не как спортивное мероприятие, а как попытка продемонстрировать человечеству достижения социализма. Одиннадцать зарубежных мастеров приняли приглашения, и их с нетерпением ожидали в Москве. Одиннадцать гигантов, среди которых и чемпион мира Капабланка, и свергнутый им с трона Ласкер, и шахматный лидер Штатов Маршалл, и многие другие, чьи имена на слуху. Им предстояло в бескомпромиссной борьбе схлестнуться с десятью советскими любителями. В ЦК РКП (б) прекрасно понимали, что борьба предстоит неравная, однако баланс побед и поражений за доской считался результатом второстепенным. Важнее всего завоевать доверие иностранцев, преподнести им новую советскую реальность в выгоднейшем свете. Ваши газеты пишут, что у нас заправляют безграмотные мужики с кольями, которые хлещут косорыловку, не могут связать двух слов, а шахматными досками растапливают печи? Приезжайте, посмотрите и убедитесь, что все не так.

Московский турнир должен был стать первым в истории человечества, устроенным целиком и полностью за государственный счет. Страна еще латала дыры, восстанавливалась после разрухи, а на его проведение из бюджета были выделены громадные деньги – тридцать тысяч рублей. Прибывшим делегациям не полагалось нести ни малейших расходов: проживание, питание, развлекательная программа – все оплачивала казна.

Понять, куда гнет Барченко, не составляло труда. Любой серьезный инцидент в ходе турнира – и все усилия пойдут насмарку. Западные журналисты не преминут поднять шумиху, раздуть, растрезвонить – и репутация Совдепии, как ее прозвали злые языки, будет безнадежно испорчена. Великий замысел обернется великим крахом. Поэтому так и встревожила руководство ОГПУ найденная у зарезанного англичанина тряпичная цидулька.

– Кто его убил?

– Кабы ведать! – прокряхтел Александр Васильевич, завязывая папочные тесемки кокетливым бантиком. – Звонарь далече помещался, приметы разглядел смутно. Но есть гипотеза, что расправу банда Жоржа Комолого учинила. Она уже с год в том районе безобразничает, мирным гражданам спокою не дает… Этот Комолый еще в компании «живых покойников» состоял – тех, что в Петрограде в саваны рядились и на прохожих из подворотен выпрыгивали. Помните?

– Я об этом в архивных изданиях читал…

– Ах да! Вы ж тогда в Питере не жили, под землей томились… Но это и не важно. Факт тот, что аспид со стажем. Обаче в распрях, не касаемых разбойного промысла, доселе не замечен.

– Вы хотите сказать, что причиной убийства стала не шифровка?

– В угро тоже так маракуют. Душегубцы окаянные знать про нее не знали, иначе б всенепременно задержались и обыскали тело. Нет, Вадим Сергеевич, Ломбертс пал по своей же дурости. Кто ж в богатых одеяниях в Черкизово суется! Не знаком с нашими реалиями, вот и поплатился…

– Но допросить Жоржа и его шайку не помешало бы, – настаивал Вадим, то так, то эдак умащиваясь в кресле, из которого торчали треугольные зубцы.

– Резонно. Вся столичная милиция на его поимку брошена. Дело чести… Из Лондона депеша пришла: требуют в кратчайший срок сыскать извергов.

– Как по-вашему, поймают?

– Поймают. Недолго голубю порхать… Феликс Эдмундович на прямой связи с Емельяновым, тот посулил, что завтра-послезавтра Комолого и его камарилью в узилище вернут.

Василий Емельянов был назначен начальником МУРа в минувшем году, сразу после того, как милицию передали в оперативное подчинение ОГПУ. Он не слыл таким удалым храбрецом, как его предшественники, которые сами участвовали в облавах, но уж если что-то обещал, то слово старался держать.

Выходит, проблема решается на уровне милиции? Вадим слушал Барченко и гадал: зачем же все-таки тот выдернул его «важно-срочно»?

Александр Васильевич легко ответил на незаданный вопрос.

– Поелику незнамо кем и какой акт будет содеян, – он воздел перст к потолку, – там принято решение усилить надзор за прибывающими участниками турнира. Днесь состоялось заседание: решено усилить охрану второго Дома Советов, а тако же и первого, то бишь гостиницы «Националь», где прибывшие подлежат размещению. Есть и другие предложения… одно мне показалось дельным. Вы, как корреспондент шахматного журнала, будете освещать турнир. Получите допуск, сможете общаться с гостями, а заодно наблюдать, не происходит ли чего окрест. Вашей персоной никто не заинтересуется, а вы глазастый, вдобавок слух у вас – дай бог каждому. Может, что-то услышите, подметите… Задача ясна?

Вадима подхватила волна воодушевления. Поручение, от которого зависит престиж страны, – одного этого достаточно, чтобы после дремоты и расслабленности прийти в тонус. А свести знакомство со знаменитостями – разве не удача?

– Вы только не гарцуйте там шибко, – предупредил Барченко, углядев в его очах радостный блеск. – Для всех вы – щелкопер-проныра. Суйте нос, но знайте меру. И ежели заподозрите неладное – сразу ко мне.

* * *

Двумя часами позднее в сердцевине Москвы, на Трубной площади, с пролетки соскочил молодой человек с иссиня-бледным, выскобленным лицом. Возможно, он не доверял новомодным таксомоторам, а может, решил сэкономить на проезде, хотя по его внешнему виду нельзя было сказать, что он принадлежит к тем слоям населения, которые вынуждены считать копейки. Одетый, как выразилась бы уличная шантрапа, понтово – серый и, невзирая на холод, тонкий двубортный пиджачок на двух пуговицах, того же колера брюки-дудочки, лакированные боты и мягкая шляпа с шелковой лентой, – он поигрывал тростью с набалдашником в виде головы бульдога и поминутно доставал из кармана часы на цепочке. В общем, как прибавила бы та же шантрапа, форсил на всю железку.

И мало кто признал бы в этом моднике известного на