Читать книгу "Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен"

к горизонту.

* * *

Перед тем как покинуть дом Анны, повитуха постаралась прибраться в нем. Она подняла с пола мешковину, чтобы отнести ее обратно в свой дом для стирки, а на ее место вернула циновку Анны, чтобы та смогла отдохнуть на ней. Рядом она разложила циновки детей. Затем она вылила немного воды, остававшейся в кувшине, на салфетку и помогла Анне обтереться ею. Уходя, повитуха сама вознаградила себя за свои труды. В кухонном шкафу еды было немного, поэтому тетушка Жужи положила в свои корзины кое-что из кухонной утвари. Она всегда носила в каждой руке по корзине. Прежде чем зажечь лампу и отправиться домой, она зашла в уже опустевшую темную корчму, чтобы взять там пару бутылок спиртного. Направляясь вверх по дороге, она все еще слышала крики новорожденной.

Анна лежала в темноте на своей циновке, баюкая младенца. Двое других ее детей лежали рядом с ней, изо всех сил пытаясь уснуть под плач малышки. Анна готова была поспорить на что угодно, что Лайош сейчас, совершенно пьяный, валялся в хлеву.

Большинство женщин из тех, кого она знала, не спали на полу после родов. Они спали на роскошных кроватях с мягкими подушками из гагачьего пуха и стегаными одеялами. Анна не могла оторвать от таких кроватей глаз, когда видела их. Кормящие матери, как ей говорили, должны шесть недель оставаться в постели с балдахином для защиты «от дурного глаза». Но у Анны не было ни такого балдахина, ни вообще какой-либо кровати. Ей всегда приходилось обходиться только соломенной циновкой.

Продолжая баюкать малышку в темноте, Анна решила, что назовет ее Юстиной.

Анна не хотела выходить замуж за Лайоша. Она всегда боялась его и всякий раз, когда замечала, что он направляется в ее сторону, пыталась избежать встречи с ним. Она либо переходила на другую сторону улицы, либо забегала в магазин и пережидала там, пока он пройдет. То, что она не кричала на него и не дралась с ним, как другие девушки, к которым он приставал, было воспринято им как намек. Анна никогда не умела давать отпор тем, кто к ней приставал, поэтому, оказавшись однажды наедине с Лайошем, она не знала, что делать. Его рот внезапно сильно прижался к ее рту, раздвигая ее губы, чтобы жадно просунуть внутрь язык с кислым привкусом. После этого Лайош навалился на нее всем телом. Он был таким тяжелым, что она с трудом могла дышать. Она хотела лишь, чтобы все это поскорее закончилось. Она покинула свое тело и стала парить в воздухе легким облачком – как вдруг ее всю пронзило острой болью, когда Лайош вошел в нее. И она рухнула обратно на землю.

Ее первый сын родился в январе следующего года. Несколько месяцев Лайош отказывался признавать, что это его ребенок. Многие женщины на месте Анны обратились бы к повитухе, чтобы сделать аборт, но Анна решила оставить ребенка – то ли потому, что это шло вразрез с верой, то ли просто из-за страха.

Когда Анна забеременела, Лайош был женат. После того, как его жена сбежала и некому стало присмотреть за ним (речь шла в первую очередь о его корчме и его больных пожилых родителях), он решил, что пришло время жениться на Анне.

Теперь муж Анны стал ее тюремщиком. Она целые месяцы проводила все свое время в доме и корчме, не покидая их и отлучаясь разве что для того, чтобы набрать в ведра воды из колодца на главной площади деревни. При этом она до дрожи боялась пробираться мимо стаи каркающих «ворон» (именно так католики называли женщин-кальвинисток, поскольку они всегда одевались во все черное), которые каждое утро собирались на деревенской площади, чтобы посплетничать. «Вы только посмотрите на нее! – насмехались «вороны», показывая на любую женщину, у которой, как они знали, было больше двух детей. – Она щенится, как блудливая собака».

Анна знала, что они насмехались и над ней, и их молчаливые взгляды, когда она приближалась к колодцу, всякий раз заставляли ее нервничать. Она была похожа на крошечную колибри, пугливо порхающую в отведенной ей клетке, питающуюся мизерными капельками нектара, отдыхающую не больше минуты, с трудом сдерживающую слезы. Она была легкой мишенью для их насмешек.

Анна старалась наслаждаться любыми мгновеньями радости, когда той удавалось просочиться сквозь тесные занозистые щели стены, грубо отгородившей ее от внешнего мира. Она не переставала поражаться, что можно радоваться любой мелочи в своей жизни. Она с удивлением для себя обнаруживала, что может быть до слез тронута видом пальчиков своего сына, когда тот протягивал ручку, чтобы взять у нее кусочек хлеба, или видом плеч своей дочери, похожих на крылья, влажных и блестящих на солнце во время купания, или картиной трогательных впадинок на их горле. Эти мгновения были тонкими нитями блаженства, прошитыми сквозь толстый слой безумия, который, казалось, навсегда плотно укрыл ее. Опознавая эти мгновенья радости, Анна упрекала себя за свою слепоту и тянула за эти нити, чтобы высвободить их.

* * *

Четверг, 17 августа 1916 года

К завтраку солнце уже вовсю палило. Старый Амбруш с самого рассвета был занят по хозяйству: ухаживал за скотом, чинил инструменты, наводил порядок в хлеву. Он был уже слишком стар, чтобы каждый день выходить в поле, однако тщательно ухаживал за своим участком и немногочисленным домашним скотом.

При навалившейся в этот день жаре работать было трудно, но Амбруш смог продержаться до позднего утра и уже только тогда сделал перерыв, чтобы отправиться к тетушке Жужи. Он надеялся, что ему повезет больше, чем накануне Петре. Так и случилось: на этот раз тетушка Жужи оказалась на месте. Она подхватила свои неизменные корзины и последовала за старым крестьянином к его дому.

Семья Амбрушей и тетушка Жужи были соседями вот уже почти двадцать лет. Они провели много летних вечеров на крыльце дома старой пары, попивая вино и грызя кукурузу. Сестра повитухи, Лидия, жила выше по улице и часто присоединялась к ним, приходя перед заходом солнца к семейству Амбрушей с бутылочкой спиртного.

Повитуха часто приходила на помощь Амбрушу. Когда у того болела спина, она давала ему специальные кремы и мази собственного приготовления, которые она делала из настоек различных растений. Иногда он платил ей наличными, и она прятала деньги в тайник за печкой. Она хранила там бо́льшую часть своих сбережений, но часть купюр у нее была также зашита в подолы нижних юбок и в наволочки подушек. Кроме того, у нее во дворе