Читать книгу "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени - Дмитрий Михайлович Абрамов"

конюху.

– Добре, добре, Филиппка. А пять сотен вёрст пробегит энтот возок? – спросил дьяк.

– И тысячу вёрст пройдет, господине, – отмолвил холоп, – крепкий возок.

– Твои слова, да ко Господу. Таперь ко запрягай в енти оглобли нашего лутшаго вороного, да пристяжными молодых жеребцов к яму – серого, да гнедого с белыми бабками, – велел Битяговский.

– Для какого ж важного дела, государь мой, таких добрых кóней велишь впрягать? – с удивлением спросил конюх.

– Ты, Филиппе, исполняй, како табе велено, да не спрашивай. Запряжёшь, доведи мне, – велел дьяк и ушёл в дом.

Через четверть часа конюх уже исполнил веление господина, доложил ему и в ожидании ждал возле возка. Дьяк пришёл быстро. Внимательно осмотрел упряжку, а затем молвил:

– Нынче же, Филиппка, возьми с собой на поварне мёду для сугрева, скажи там, что де я велел. Следом доставь энтот возок на нашу лесную заимку, што близ лесной дороги на Большое Село. Как доберёшься до заимки, затаись и жди. Приидут на заимку нужные людишки посацкие – Ивашка Пашин и Васька Буторин, ты ж знаешь сих.

Конюх утвердительно махнул головой. А Битяговский продолжал:

– Они ж тобе всё поведают. С ими ж пожди исчо, приидут туды ж и людишки от Афонасия Нагого. Ино Ивашка да Васька опознают сих, и договорятся с ими, отдашь им возок и лошадушек. Но, еже ли что заметишь по дороге недоброе, возвращайся назад и доведи мне. Да, гляди ж, час – другой прибежит с кремлёвской конюшни от Нагих – Васька Недорез со товарищи, дак выведи ему восемь добрых лошадей. Пусть ведёт с собою…

– Исполню, как велишь, господине, – тихо отвечал холоп.

– Вот табе кошель с серебром. Ежели какая беда случитца со мною во Угличе, будет энто в награду табе, мой верный слуга, – негромко произнёс дьяк и вложил в руки холопа тугой кожаный мешочек с серебряными монетами.

– Благодарствую, государь мой, – с поклоном молвил холоп.

– А как заберёт Васька лошадей, не медли, Филиппе, езжай ко, не откладывая. Благослови тя Господи, – произнёс дьяк, крестя своего слугу.

Через полчаса, на двор к Битяговскому приехали верхом два человека. Один из них – крепкий, широкоплечий, голубоглазый, с чубом пшеничных волос, назвался Василием Недорезовым. Филипп вывел им восемь лошадей и те увели их с собой в поводу.

А следом крытый возок выехал со двора Битяговского и направился по дороге на северо-восток от Углича.

* * *

Посол королевского двора ея величества Елизаветы – королевы Англии Джером Горсей мая 15 дня того же года находился в Ярославле по делам Ост-Индской торговой кампании. Послан он был туда самим государем Всея Росии Феодором Иоанновичем и Боярской думой. В Ярославле тоже было неспокойно, люди из черни собиралась в кучи и что-то громко обсуждали, потрясая дрекольем. Уже в полдень на посольский двор с тревожною вестью прискакал гонец, извещавший, что во Угличе гремит колокольный сполох и всё простонародье взялось за оружие, да избивает государевых людей. Смутная тревога овладела душами обитателей аглицкого подворья в Ярославле. Ещё не свечерело, как Горсей приказал своим слугам, немедля закрыть ворота двора на крепкие засовы и замки, вооружиться холодным оружием, зарядить мушкеты и пистолеты. Ночь настала тревожная и беспокойная, ибо в городе вспыхнули пожары. Хмельная чернь поджигала дворы и лавки ненавистных купцов и государевых чиновных людей. Сполохи огня и зарево метались по городу и их вспышки гасли в окрестных далях. Резко пахло гарью и дымом. Никто на подворье не сомкнул глаз. Джером приказал слугам стрелять за частокол без предупреждения в каждого, кто появится с факелом, с охапкой сена или хвороста.

О событиях той страшной, мятежной и таинственной ночи Горсей написал спустя несколько лет уже у себя на родине:

«Царь и совет отослали меня на время в Ярославль… Ночью я поручил свою душу Богу, думая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь. Вооружившись пистолетами и другим оружием… я и мои 15 слуг подошли к воротам… „Добрый друг мой, благородный Джером, мне нужно говорить с тобой“. Я увидел Афанасия Нагого… „Царевич Дмитрий мёртв, дьяки зарезали его около 6 часов, один из слуг признался на пытке, что его послал Борис, царица отравлена и при смерти, у неё вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя; помоги мне, дай какое-нибудь средство. Увы! У меня нет ничего действенного“. Я не отважился открыть ворота, вбежал в дом, схватил банку с чистым прованским маслом и коробочку венецианского порошка… Я отдал всё через забор и он ускакал прочь».

Ко всему прочему Горсей передал Афанасию Нагому ещё и полновесный мешочек с золотыми и серебряными монетами. Правда, по определённым причинам, связанным с этикетом и секретами дипломатического характера Горсей о том не упомянул. Это было последнее официальное свидетельство об Афанасии Нагом – старшем дяде царевича Димитрия по материнской линии. Афанасий навсегда исчез с политической арены Московского государства. Однако существует очень большая вероятность того, что он бежал на север и, благодаря преклонному возрасту своему, принял монашеский постриг в одном из монастырей Беломорья.

* * *

Cобытия прошлых лет

В 1586 году от Рождества Христова умер давний враг России Польско-Литовский король Стефан Баторий. В польско-литовском сейме[1] воцарилась смута, так как католическое духовенство, шляхта и магнаты не смогли сразу договориться о достойном претенденте на трон. В Речи Посполитой началось междукоролевье. В 1587 году в сейме сторонниками сильной русско-литовской партии был поднят вопрос о государственной унии Речи Посполитой с Россией. Малолетний царевич Димитрий Иоаннович был выдвинут претендентом на польско-литовский престол[2]. Но древний род князей Шуйских, даже более знатный, чем род московских князей из династии князя Даниила Московского, также предложил своего кандидата в короли Речи Посполитой. Уверенно и смело повели себя князья Шуйские тогда на Москве. Не в первый раз Шуйские возглавили княжеско-боярскую оппозицию верховной власти в России. Но хорошо помнили бояре и княжата кровавые годы царской опричнины и страшно боялись её повторения.

«Привела ли опричнина к серьёзным изменениям в социально-политической жизни Московского государства? Нет. Система чрезвычайных мер, вызванных противоборством царя и высших родов титулованной аристократии, разожжённая нуждами войны, она проводилась в жизнь непродуманно, драконовскими способами. Большой кровью приправленная, на ходу перекраиваемая, опричная реформа была попыткой переделать многое; отступив от первоначальных своих замыслов сначала в 1570-м, затем в 1571-м, а окончательно в 1572 году, Иван Васильевич кое-что сохранил за собой; это „кое-что“ продержалось до середины 1580-х. И даже укрепление единодержавия и самовластия царского, достигнутое в