Читать книгу "Хроника одного скандала - Зои Хеллер"

Шеба уже была на грани слез. Собрав волю в кулак, она строго приказала острякам угомониться, и, к ее собственному удивлению, класс притих. Шеба повторила попытку представиться, как вдруг одна из девочек, судя по внешности азиатка, которая поначалу показалась Шебе самой скромной и воспитанной, демонстративно откинулась на спинку стула и выпалила:

— Ой, гляньте-ка! У нашей мисс прозрачная юбка. Трусы видны, чес-слово!

Класс вновь взорвался:

— Мисс, мисс, а где же комбинашка?..

— Ну же, мисс, покажите сиськи…

— Откуда юбочка, мисс? Из Оксфама?[6]

Шеба расплакалась.

— Пожалуйста, — умоляла она, но ее голос тонул во всеобщем оре. — Прошу вас, оставьте свои гадости хоть на минутку.

Повторюсь, все эти подробности я узнала много позже, однако уже тогда из веселых пересудов в учительской составила общее впечатление о проблемах Шебы. Школьные злые языки трепали направо и налево, что Шебу легко довести. Что она в любой момент может разреветься. Дней через десять после начала четверти я услышала, как Элейн Клиффорд передает кому-то из учителей мнение своих восьмиклассников о Шебе.

— Ребята, похоже, при ней ходят на головах, — говорила Элейн. — Она вроде как умоляет их успокоиться, а через секунду начинает кипятиться и набрасывается с оскорблениями. Непечатными.

Меня это встревожило. Директор у нас к сквернословию относится терпимо, но, строго говоря, за ругань в присутствии детей можно и места лишиться. Учителя, особенно неопытные, нередко пытаются договориться с наиболее необузданными из своих подопечных, а потерпев неудачу, дают волю гневу. Правда, в большинстве случаев подобная метаморфоза строится на продуманной или показной ярости. Учитель изображает бешенство. Если дети чувствуют, что учитель реально теряет над собой контроль — кричит, чертыхается и так далее, — восторгу их нет предела. Они празднуют победу, и они в чем-то правы. Мне очень хотелось отозвать Шебу в сторонку и как можно тактичнее объяснить ее ошибку. Я этого не сделала. Постеснялась. Не нашла способа поднять такой деликатный вопрос, не показавшись при том назойливой. Оставив свои советы при себе, я терпеливо ждала.

На третьей неделе работы Шебы наш географ Джерри Сэмюэльс, вылавливая по углам школы прогульщиков, оказался рядом с мастерскими и услышал жуткий шум из студии Шебы. Внутри творилось нечто невообразимое. Восьмой класс устроил глиняную баталию. Кое-кто из мальчишек разделся до пояса. Двое заводил пытались оседлать печь для обжига. Шеба, вся в слезах, скорчилась в углу, практически под своим столом.

— Сколько лет работаю, — рассказывал в учительской Сэмюэльс, — ни разу ничего похожего не видел. Сцена из «Повелителя мух», да и только.

Глава вторая

Вы ни за что не догадаетесь, что за каша из воспоминаний хранится в вашей голове, пока не попытаетесь выстроить былое в хронологическом порядке. Из желания добиться максимальной точности в своем рассказе я составила своеобразный график — иллюстрацию первого года работы Шебы в школе. На ночь я кладу его под матрац, вместе с этими записями. Иллюстрация — пожалуй, громко сказано. Это всего лишь простенький чертеж на миллиметровке, но я надеюсь, что пользу он принесет немалую. Вчера я купила в книжном магазине упаковку самоклеящихся золотых звездочек, чтобы отмечать наиболее судьбоносные моменты. Звездой, к примеру, уже отмечен на графике наш первый с Шебой разговор в учительской. Далее следует довольно продолжительный перерыв — вплоть до четвертой недели работы Шебы, когда она, если мои подсчеты верны, впервые увидела Конноли.

Это событие связано с продленкой. Несмотря на проблемы с дисциплиной, Шебу никто не освобождал от внеклассных обязанностей: контроля за посещаемостью, дежурств по столовой и наиболее, пожалуй, тяжкой — проверки домашних заданий. Продленка проводится в Главном корпусе ежедневно с половины четвертого до шести вечера. Организовал ее наш директор несколько лет назад, с целью «обеспечения спокойной рабочей обстановки для тех учеников, которым трудно сосредоточиться дома». Среди педагогов мероприятие это в высшей степени непопулярное, поскольку именно сюда отправляют наказанных за любые проступки. Дежурные учителя вынуждены обуздывать школьных хулиганов после занятий, когда дети особенно взвинченны.

В день дежурства Шебы на продленку явились десять человек. Едва она приступила к проверке домашних заданий, как между двумя девятиклассницами разгорелась жесточайшая свара: одна обвиняла другую в том, что та прилепила жвачку к ее волосам. Следующие три четверти часа Шебе пришлось в буквальном смысле удерживать спорщиц на расстоянии друг от друга. Лишь когда она отослала одну из девочек к завучу, страсти улеглись и Шеба смогла наконец обратить внимание на других детей. В классе остались три девочки и шестеро ребят, которым, судя по предъявленным учительским запискам, продленку вменили в качестве наказания. Все они с угрюмым вызовом глазели на Шебу, и только один парень на задней парте был поглощен работой. Позже Шеба вспоминала, как была тронута его по-детски прилежной позой: от усердия он высунул кончик языка, а левой рукой тщательно прятал тетрадь от посторонних глаз. То был Стивен Конноли.

Через некоторое время, напомнив, как положено, что домашние задания необходимо сделать к пяти часам, Шеба поднялась из-за стола и прошла в конец класса. Заметив, что учительница идет к нему, мальчик опасливо моргнул и выпрямился.

— А что? — сказал он. — Я ничего такого не делаю.

Издалека он казался Шебе пяти- или шестиклассником, но вблизи выглядел старше. Шеба обратила внимание на широкие плечи, крепкие руки и крупные ладони. На подбородке у него уже пробивался пушок.

Шеба всегда настаивала на поразительной привлекательности Конноли, и справедливости ради замечу, что некоторые из освещающих ее дело журналисток сошлись с ней во мнении. (Несколько недель назад одна пишущая для «Мейл» репортерша охарактеризовала внешность Конноли как «хмурую, но экзотическую».) Сама я, признаться, этого не нахожу, хотя ценитель красоты Конноли из меня далеко не лучший, поскольку я никогда не испытывала влечения к ученикам. Однако, если бы такое случилось, полагаю, я остановила бы выбор на ком-нибудь помиловиднее и помладше, с гибким телом и нежным лицом. Конноли миловидным не назовешь. Он неуклюж, топорно сложен. Жидкие волосы цвета мочи, безвольный пухлый рот и заметно обезображенный в детстве нос (увлекся парень, играя в догонялки на поцелуи, и прозевал колдобину). Внешние уголки его глаз с очень тяжелыми веками настолько опущены, что наводят на мысль о трагедийной маске. Шеба неизменно восхищается его безупречной кожей, и в этом она, по-видимому, права — мальчишка был избавлен от гнойных прыщей, бича большинства подростков. Однако «оливковый», по утверждению Шебы, цвет его кожи я бы скорее определила как «грязный». При взгляде на этого юнца мне всегда хотелось хорошенько пройтись по его щекам мочалкой.