Читать книгу "Синий туман - Татьяна Владимировна Солодкова"

запястье. Ему кто-то отвечает, а потом…

— О. Мой. Бог! — вырывается у меня, когда коридор наполняет мелодия, которую не могу описать иначе, как: «тыц-тыц-бамс».

Ты разбила мои мечты.

Виновата во всем лишь ты.

Трупом я лежу под столом

И во всем получил облом…

— Выключите, пожалуйста!

Кажется, начинаю понимать, почему тот парень обнимался с унитазом. Это же просто кровь из ушей! Мало того, что музыка — яркий пример примитива, а молодой мужской голос вызывает ассоциацию с котом, которому наступили на причиндалы. Так еще и текст уровня третьеклассника с задней парты.

— Это новый метод пытки? — спрашиваю на полном серьезе, когда снова становится тихо.

Лицо Маккинзи вытягивается — не ожидал от меня такого вопроса в лоб. Потом возмущенно багровеет.

— Это песня о любви!

Ну да, а поет ее, похоже, сын какого-нибудь мэра или министра. Надо будет поискать в сети — добавит репортажу местного колорита.

Я тот еще меломан, могу слушать разное, но на откровенно бездарное у меня аллергия. А на купленную славу — чуйка, как у собаки. Разоблачающая статья выйдет что надо — уже мысленно потираю ладони.

— Пришли, — буркает капитан. И лицо у него такое обиженное, что у меня закрадываются сомнения, не его ли сынок надрывает гланды на записи.

Передо мной открывают двери, как я понимаю, допросной и приглашают войти. Шаркаю подошвами тапок размера этак сорок третьего (свой у меня тридцать шестой) и чудом преодолеваю высокий порожек, таки не распластавшись на сером полу. К счастью, тапки не скользят. Ну да грех жаловаться: если бы один из подчиненных Маккинзи не поделился со мной содержимым своего шкафчика, щеголять бы мне босиком по холодному пластику. И так в носу свербит — перемерзла еще в космопорте.

Я не ошиблась, это действительно допросная. Такая же серая и безликая, как и все здесь. А одна из стен чем-то неуловимо отличается от остальных трех, и я начинаю подозревать, что с другой стороны она такая же прозрачная, как и камеры вынужденных слушать потуги юного дарования бедолаг, мимо которых мы только что прошли.

Интересно, за стеной кто-нибудь есть? Хотя что мне? Пусть смотрят.

Помимо стен, пола и потолка с ярко горящими длинными узкими лампами, в помещении имеется только стол. Серый, гладкий, холодный даже на вид. А посередине фигурная скоба, к которой наручником пристегнут тот, к кому я пришла.

Он в тюремной робе (тоже серой — какой же еще?), поза обманчиво расслабленная, но меня не обманешь, вижу, что напряжен. Смотрит в упор единственным незаплывшим глазом. Лицо ему вообще подправили знатно, однако автоматически обращаю внимание на костяшки лежащей на столешнице руки — целехоньки. Его били, он — нет.

— Оставьте нас наедине, — оборачиваюсь к Маккинзи.

— Мисс Вейбер, — предупреждающе качает головой, — это опасный преступник.

— Он пристегнут к столу, — напоминаю.

А еще у него, кажется, сломана пара ребер, а то как-то его чересчур перекосило на один бок, да и не поверю, что в таких случаях бьют исключительно по морде. Не сомневаюсь, что в документах будет сказано: «Оказывал сопротивление при аресте». Жаль, что мой комм во всеобщей суматохе не записал сам момент задержания, а то можно было бы прижучить местных еще и за подтасовку фактов.

— Я буду за дверью, — сдается капитан.

— Спасибо. — Расплываюсь в улыбке и шаркаю к своей новой жертве.

Черт, не думала, что его так разукрасят. С интервью на камеру будут проблемы.

Дверь за моей спиной со змеиным шипением ползет к стене, закрываясь. Маккинзи и его помощники остаются в коридоре.

Не переставая улыбаться, вышагиваю к столу. Бывший красавчик, теперь, правда, заметно подрихтованный, смотрит на меня в упор. Сначала в лицо, потом его взгляд спускается ниже, на мгновение задерживается на разорванных на колене колготах и уже затем добирается до тапок. Выражение лица не меняется, а вот одна бровь ползет вверх. Давай еще посмейся, я тут при исполнении, и мелкие издержки не в счет.

Решительно подхожу к столу и протягиваю ладонь.

— Мистер Рассел, меня зовут Кайя Вейбер, я журналист из «Пятого канала» Нового Рима…

— Я знаю, кто вы, — невежливо перебивает меня заключенный.

У него приятный голос, люблю такие — не бас и не писк. Чуть хрипловат, но, полагаю, если бы меня так разукрасили, я бы тоже не разливалась соловьем.

В наручнике у мужчины только одна рука, вторая лежит на колене, однако он не спешит подавать ее для приветствия. Моя кисть зависает в воздухе. Как невежливо. Ладно.

Сажусь. Пластиковый стул ледяной, чтоб его, а у меня короткая юбка. Еле держу на лице улыбку и не морщусь. В бедра впивается миллион ледяных иголочек. Заболею, как пить дать, после таких приключений. Хорошо хоть тапочки теплые. Не буду думать о том, кто носил их до меня.

— А раз вы знаете, кто я, то вы должны понимать, что я сейчас единственная, кто может вам помочь, — выдаю с оптимизмом тупоголовой идиотки.

Нет, я, конечно, могу и посерьезнее. И статьями ему посыпать из свода законов, но, как показывает практика, мужчины лучше воспринимают улыбающихся женщин. Да и капитан явно смотрит через стену — так и хочется повернуться и помахать ему.

Запрещаю себе смотреть на стену-окно в мир и с удовольствием врубаю на своем коммуникаторе глушилку. Выкуси, Маккинзи, я хорошо подготовилась — смотреть смотри, а подслушать не получится.

Мое действие не ускользает от внимания арестованного. Он мрачно смотрит на мой комм, будто я только что активировала смертоносное взрывное устройство.

— Бросьте, — говорю, — это всего лишь антипрослушка.

Комплектация моего комма — это то, чем я безумно горжусь. Индивидуальный заказ. Недаром я обожаю технику «ТК» — качество и функциональность по любому запросу.

— Я знаю, что это, — отвечает не более дружелюбно.

Вот засранец, все-то он знает.

— Мистер Рассел, — иду на второй заход. — Вас уже приговорили к смертной казни без суда и следствия. Все, что будет дальше, всего лишь формальность. Я была на месте событий, и …

Его бровь издевательски изгибается. На фоне разбитого лица — выглядит зловеще.

— Вы уронили туфли, — перебивает бессовестно.

И из-за меня ему пришлось мгновенно принимать решение, иначе с прожженной головой лежал бы не его сослуживец, а ни в чем не повинная девочка, которой просто не повезло подвернуться под руку запаниковавшему преступнику. Я