Читать книгу "Драматургия Югославии - Мирослав Крлежа"

не допустит развода. Естественно! У него патриархальный взгляд на проблему развода, для него ты — его жена, то есть его собственность до самой смерти. Ленбах как таковой противится ликвидации брака, который уже сам по себе находится в состоянии ликвидации и как единичный случай и как общественный институт. Это всего лишь симптом общего кризиса, и я привел его случай в качестве иллюстрации…

Л а у р а. Он не желает развода! А я? Что такое я? Я знаю, ты торопишься, тебя ждут, у тебя дела, у тебя нет времени, ты уже тридцать раз посмотрел на часы, но при всем при этом, Иван, я в таком состоянии, что мне необходимо с тобой поговорить. Я даже собиралась тебе писать, как это ни смешно, ибо, в конце концов, как еще мне с тобой объясниться? До двенадцати ты в суде, после двенадцати — клиенты, потом эти бесконечные заседания, а по вечерам ты здесь всегда en passant, на две-три минутки… вот я и собиралась тебе писать…

К р и ж о в е ц. Как ты все преувеличиваешь. Сегодня вечером я случайно занят, совершенно случайно! Боже мой, что ж, меня не могут вызвать телеграммой? К чему эта безумная сентиментальность? Ты построила ложную схему, не имея на то никаких реальных оснований!

Л а у р а. У меня нет оснований? А что такое реальные основания? Я чувствую, что не могу больше, понимаешь? Меня все раздражает! Ну хорошо, я уже три года держу этот салон, я пишу цифры, крою костюмы, отсылаю картонки с шляпами, я ублажаю заказчиц — все это можно было переносить как временное положение, как импровизацию, как единственное спасение, когда кругом все рушится. Но это кораблекрушение продолжается уже четвертый год, и нет никаких надежд на перемену к лучшему. Все одно и то же, все мрачно, все отвратительно. А ты заходишь en passant — и уходишь. «До свидания… мое почтение… ты преувеличиваешь… нет никаких реальных оснований… совершенно случайно… слуга покорный…» — и исчезаешь. Ты уходишь, а я остаюсь одна. Нервы мои не выдерживают, и больше я не могу! Сегодня я за весь день не присела ни на секунду, начиная с двенадцати я непрерывно вынуждена что-то говорить…

К р и ж о в е ц. Да ведь и я сегодня утром в суде говорил три часа без передышки. А вчера до двух часов ночи готовил эту речь. Я тоже вторую половину дня принимал клиентов, а сейчас меня ждут понятые для ревизии какого-то склада, потом — ужин, а затем — совещание. Завтра у меня опять важный процесс!

Л а у р а. Да, но ты занимаешься делом, соответствующим твоему общественному положению.

К р и ж о в е ц. Ну знаешь, дорогая, что касается нашего теперешнего общественного положения, то оно более чем относительно. Откровенно говоря, все мы живем прекрасными воспоминаниями!

Л а у р а. И все-таки ты — господин адвокат. Ты не покупаешь из-под полы контрабандный итальянский шелк! У тебя нет мужа — психопата и алкоголика! До сих пор я как-то с этим мирилась, а сегодня мне особенно мерзко. Тебе все же не приходится ни называть нынешних министерш «милостивая госпожа» и «ваше превосходительство», ни помогать им при примерке туалетов!

К р и ж о в е ц. Нет, это все-таки слишком…

Л а у р а. Это не слишком, а так, как есть! Какая-то министерша покупает у меня товар, а я — ее портниха, да, это так! Я стою за этим прилавком и режу шелк на метры, стараясь сохранить приятное выражение лица, а в это время мой дражайший супруг пьянствует, играет в карты и подделывает векселя. Я — портниха! Так обстоит на самом деле. Я торгую контрабандным шелком, я дошла до крайней степени падения — par terre[15], и на все это слышать в ответ: «Ты преувеличиваешь…» — так, между прочим, зайдя с визитом от шести до семи… Извини, дорогой мой, я не могу больше…

К р и ж о в е ц. А я не дошел до крайней степени падения?! А мой суд и разбор посягательств на честь господ дворников и посыльных — это не par terre? «Говорила ли госпожа Фаника, что госпожа Гартлиц украла у нее белье с чердака?» Это что — не par terre?!

Л а у р а. Нет! Твоя клиентура состоит не из одних дворников, а я вынуждена здесь ежедневно унижаться, быть ниже последней своей клиентки. Да!.. Извини, я просто среагировала на твой тон, я действительно не владею собой, меня все раздражает, я больше так не могу!

Телефонный звонок.

(Устало, не спеша, догадываясь, что звонит Ленбах, снимает трубку, отвечает строго и жестко.) Да! Это я… Нет!.. Нет!.. Нет!.. Нет и нет!.. Ни в коем случае… Nein! Ich will nicht! Bitte schön…[16] Как угодно! Adieu[17]!

К р и ж о в е ц. Он?

Л а у р а. Конечно, он! Снова требует две тысячи. Без десяти семь! Говорит, что если не получит деньги до семи, то застрелится.

К р и ж о в е ц. Но ты могла бы ему дать! У меня случайно есть с собой такая сумма.

Л а у р а. Нет! Я просто больше не могу. У меня еще есть право обороняться от террора. Вот уже два года он меня запугивает своим самоубийством. Всему должен быть конец.

К р и ж о в е ц. Боже мой, но с больным человеком можно, наверное, быть… я не знаю… менее капризной!

Л а у р а. Он не больной человек, а самый примитивный вымогатель. Всю жизнь стоит надо мной с револьвером и терроризирует. Он застрелится? Ничтожество. Он застрелится! Да чтобы застрелиться, надо иметь характер. Наверное, если бы мне сейчас сообщили, что он застрелился, я бы вздохнула с облегчением. О чем это я? Да, я часто ночью лежу без сна, и стоит подумать о нем, как повторяется одно и то же видение: я вижу себя на его похоронах! Он умер, его хоронят, идет дождь, все под зонтиками. Я ищу взглядом тебя, но тебя нет. Никак не могу отыскать в толпе твое лицо. Странно!.. Или еще вижу во сне, как я еду: сижу в купе, закутанная в теплый плед, а поезд мчится, и Ленбах умер, остался где-то позади, его нет, все кончено!..

Входит  М а д л е н  П е т р о в н а  с чемоданчиком маникюрши и с двумя свертками в руках. Интимные рукопожатия, поцелуи с Лаурой. Мадлен Петровна, она же графиня Гельцер, — дама из петербургского общества, в эмиграции — маникюрша. Ей около пятидесяти. Картавит, подражая французскому произношению.

М а д л е н  П е т р о в н а. Bonjour, Лаура Михайловна. Comment ça va[18]. Я к вам на минуточку, только на вас взглянуть. Я была у мадам Терез, не думайте… vous comprenez[19], я все, все устроила. У меня просто не было времени к вам забежать. O, habe die Ehre, Herr von…[20] Крижовец. Давненько вас не видно! Много дел, ах да, travail