Читать книгу "Театр тающих теней. Конец эпохи - Елена Ивановна Афанасьева"

Величество не имела в виду, и что если к даме ее почтенного возраста в спальню в пять утра врываются матросы, то, понятное дело, она может быть недовольна.

– А Ливадию тем временем Керенский отдал Брешко-Брешковской! – произносит муж.

– Представить себе не могу, что она теперь делает в кабинете императора и спальне императрицы! – недовольно отзывается мать, даром, что во Временном правительстве у самой столько друзей и соратников – и владелица расположенной неподалеку Гаспры графиня Софья Владимировна Панина, и товарищ министра народного просвещения, их сосед по Большой Морской, Владимир Дмитриевич Набоков, ныне управляющий делами Временного правительства.

Товарищи товарищами, но в матери, при всем ее пристрастии к демократическим идеям и при всяческой поддержке кадетов, трепетное отношение к императорской фамилии сохраняется.

– Король Георг Пятый писал вдовствующей императрице о своем намерении принять Николая и всю его семью. Но глава британского правительства Ллойд Джордж воспротивился этому. Король Испании предложил пристанище. Но вдовствующая императрица уверена, что царская семья не должна покидать свою страну.

Еще через день к ним приезжает и сама Ирина Александровна Юсупова, внучка вдовствующей императрицы. Анна знает ее с детства – вместе проказничали во время пикников в имении ее отца в Мисхоре.

– Можете себе представить, в марте крестьяне поздравляли младших великих князей с революцией! Жители соседних деревень пришли к ним с красными флагами, «Марсельезой» и поздравлениями. Гувернер вывел мальчиков на балкон, и они были очень напуганы.

– И что крестьяне?! – недоумевает мать.

– Выслушали пламенную речь гувернера о свободах, поздравили и обратно с «Марсельезой» ушли. Но дальше…

Чай в чашке гостьи остывает. Юсупова и не притронулась к нему.

– Но после вдовствующую императрицу Марию Федоровну и великих князей свезли в Дюльбер Петра Николаевича и держали там под охраной.

– И Александра Михайловича?

– Да, и отца тоже. В усадьбе расположилось двадцать пять матросов и солдат. Страшные хамы. Комиссар их объявил тогда отцу, что все они под арестом, видеть им дозволено только меня, детских гувернеров, врачей и поставщиков. В иные дни этот список сокращали и вовсе до одной меня.

– Какое неприличие! – восклицает мать.

– Мы с мужем решили: нужно ехать в Петроград к Керенскому, – продолжает Юсупова. – Поехали. Ждали аудиенции целый месяц. В Зимнем встретила наших старых служителей, такая была радость. Представляете, Керенский занял кабинет прадедушки!

– Прадедушкой великая княгиня Ирина Александровна называет императора Александра Второго, – бормочет Савва. Девочек отправили с гувернанткой гулять, а не замеченный никем племянник мужа остался в углу за своим столиком со странными рисунками и бабочками.

– Керенский вошел – сама любезность! Предложил сесть, и я заняла кресло прадедушки, а ему пришлось пристроиться на кресле гостя.

– Отличный ход! – горячо одобряет мать.

– После моего рассказа о положении дел Керенский хотел было увильнуть, но мы с Феликсом не дали. В конце концов ему пришлось дать обещание вмешаться, после чего положение бабушки и родителей несколько улучшилось. – Юсупова делает глоток почти остывшего чая и продолжает: – Разве что явились следователи по делу о кражах в Ай-Тодоре во время майского обыска и, представьте себе, предложили бабушке подписать протокол «бывшая императрица»!

– У российских императриц приставки «экс» не бывает, – опять совершенно не вовремя подает голос всезнающий Савва. – Сын ее от титула отрекся, другой сын титул не принял, но сама она же не отрекалась.

Мать кидает на племянника мужа испепеляющие взгляды. Но Ирина Александровна улыбается.

– Вы совершенно правы, молодой человек! Так бабушка им сказала: «Меня короновали, коронованной и остаюсь!» Поставила подпись «Вдова императора Александра III». Пришлось им смириться. – И продолжает рассказ о том, что происходит все эти месяцы с членами царской семьи здесь, в Крыму. – С тех пор арестовывать приходили неоднократно. То нас самих, то моих родителей, то родителей Феликса. То большевики, то головорезы, которых даже большевики боятся.

Княгиня Юсупова вздрагивает. Даже чашка в руке дрожит.

– Вломились снова давеча. Лица скотские, на грязных руках бриллиантовые кольца и браслеты, явно где-то награбленные. Потребовали с Феликсом Феликсовичем говорить. Муж налил им вина. Пили много. Спросили, он ли убил Распутина, муж ответил, что он. Тогда выпили за его здоровье и заявили, что ему и его семье ничего не угрожает.

– Чудовищно!

Разговор заходит о ценностях, оставшихся в питерских домах.

– Весной Феликсу удалось вывезти из дома на Мойке наших рембрандтов – «Женщину с веером» и «Мужчину в широкополой шляпе». Достал из рамы, скатал в рулон и вез в вагоне. Даже когда набивались солдаты, рулоном они не интересовались, больше едой и деньгами.

Мать отвечает, что и во время их пути такое же было.

– Нашего Вермеера и портрет бабушки Истоминой Брюллова мы так же вывезли.

– В начале октября Феликс поехал в Петроград еще раз. Но драгоценности из дома на Мойке вывезти не успел. И по распоряжению Временного правительства их реквизировали и отправили в Москву. – Юсупова отставляет недопитую чашку чая на столик. – Тем значительнее для нас то, что смогли вывезти для бабушки вы, Софья Георгиевна, и вы, Анна Львовна! И это кольцо… – Она достает из изящного ридикюля кольцо с прозрачным желтым камнем. – …При царском дворе с семнадцатого века. Петр Потёмкин некогда, еще при царе Алексее Михайловиче, его привез из Испании, где был послом при Карле II, а по сути, при его матери, Марианне Австрийской. – Протягивает кольцо матери Анны. – В благодарность бабушка просит принять.

Анна выходит на балкон. Ребенок в животе отчаянно бунтует.

Всё будто не с ней. Всё – как иная реальность.

Обыски в спальне императрицы. Крестьяне, поздравляющие маленьких великих князей с революцией. Дуло пистолета у головы великого князя. Кольцо семнадцатого века, а, может, и древнее, на руке матери.

Всё где-то далеко, не с ней. А с ней только море и этот воздух.

И этот ребенок в животе.

Тогда Анна еще надеется, что это сын.

* * *

Но это не сын.

Здесь, в увядающем прекрасном Крыму конца октября 1917 года в мир приходит ее третья дочка, Ирочка.

В этот раз приходится рожать не в клинике Отта на Васильевском, где родились Оля и Маша. Как только начинаются схватки, муж с шофером Никодимом на материнском авто везет ее в Севастополь «к Бронштейну», с которым договорено заранее.

Дочка так спешит в этот мир, что лучшему на полуострове акушеру и делать ничего не приходится. Его медицинская сестра Дора Абрамовна только успевает подставить руки и девочку принять.

– Стремительные роды. Торопится скорее в мир ваша красавица, – констатирует факт Бронштейн, записывая в журнале: «25 октября 1917 года 4 часа по полудню Данилина Анна Львовна. Девочка. 3 килограмма