Читать книгу "Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин"

лишь малым имуществом, его пытаются втиснуть в рамки жестких технологий, немыслимой отчетности и надзора. Препоны и запреты отбирают время жизни, когда нужно действовать и думать. Человек творческий, принимающий риски, замирает, как пойманный. Он безвольно повисает, и чаще всего ему остается только эмиграция — внутренняя или внешняя.

Крайности сходятся. Что резко налево, что направо — за ними бедность, короткие временные горизонты, бессилие частного лица и, самое главное, технологические тупики для развития.

Это общества времянок, пирамид и хибар. Инновации? Миллионы идей и продуктов? Никак нет. Они — функция от свободы думать, быть подвижным, спокойно наращивать имущество и доходы на долгие времена.

Баланс между крайностями

Все общества, все страны живут между этими крайностями. Самые успешные из них — те, что нашли лучший баланс между принуждением и свободой думать, добывать, достигать и накапливать. Англосаксонская, континентальная (европейская), скандинавская (ее разновидность), азиатская, латино-американская, иранская модели экономик — все это разные степени свободы и концентрации собственности. И разная глубина вмешательства государства в частную жизнь.

Каждая из этих моделей не случайна. Они рождаются из прошлого обществ, из их традиций, ценностей, из того, кем является «коллективный человек». Но мы точно знаем, что экономики-победители — всегда стаи свободно мыслящих, самостоятельных людей, поощряемых в этом государством, но регулируемых так, чтобы не допускать анархии, общественных взрывов и сверхмонополий в любой области жизни.

Такие «всепобеждающие» общества всегда основаны на дисперсной собственности. На «золотой середине» между свободой и несвободой, между частными и общими интересами. Любые сверхконцентрации в имуществе и экономической власти, любой резко правый или левый уклон лишают людей, двигающихся и думающих, надежды и времени, прививая им страх и беспомощность.

Экономика, огосударствленная на 80–90 %, — неживая. Ее антипод, псевдолиберальное общество, в хозяйстве которого государства на грош, на 5–10 %, а крупнейших олигополий, экономических баронов и князей — на 70–80 %, нежизнеспособно. Это миры времянок, дворни, зарплатных рабов, технологического тупика, подавленного мышления. Экономика, состоящая из крупной собственности до 25–30 %, государства — до 10–15 %, а в остальном — основанная на имуществе и доходах среднего класса, мелкого и среднего бизнеса — только она живая.

Мы и крайности

Веками Россию клонит в крайности — «царство несвободы». Попытки либерализации (1860-е, реформы Столыпина, февраль 1917-го, 1990-е) неизменно заканчивались откатом к жесткости. Наше общество вновь и вновь обретало вертикали, железную руку, пронизывалось всеохватывающей властью.

А что потом? Асфальт, из-под которого нужно пробиваться всему живому.

Это не слова осуждения. Не стон и не плач. Просто факты жизни, которые стоит изменить — перестать быть страной крайностей и стрессов. Нет ничего невозможного, есть огромный опыт других стран.

Но об этом позже.

Каждое поколение теряет

Мы все готовы сделать так, чтобы следующие поколения в семье не начинали с нуля. Дать им стартовые точки активов, финансов лучше, чем у нас самих.

В России это сделать тяжело.

XX век в России — 2 гиперинфляции, 4 денежные реформы, деноминация. Войны, революции, отъем государством семейных активов: 1917–1918 гг. («черный передел», изъятие активов имущих и среднего класса), конец 1920-х (убийство НЭПа, частных предприятий), 1930-е (коллективизация, раскулачивание, изъятие ценностей в городах).

Каждое поколение теряло свои активы, начинало с нуля.

XXI век — пока продолжение этой истории. Уже 4 кризиса, 5 девальваций и 4 пенсионные реформы.

1) 1–2 раза в 10–15 лет в России происходит кризис. Девальвация, вспышка инфляции, потеря денег. Это обычная статистика таких развивающихся стран, как Россия. Доказано академически.

2) Каждое поколение россиян теряет свои активы, а новое начинает жизнь с нуля. Приблизительно раз в 20–25 лет. Верно в XX веке, а может быть, и в XXI веке.

3) Каждую семью за последние 30 лет грабили 3–4 раза (разные люди и разными способами).

4) Государство любит выжимать. В нем и правилах, им создаваемых, нет ничего постоянного. В сырьевой, рентной экономике отношения государства с населением — всегда торг. Главный тренд — больше взять, меньше дать. Надейтесь прежде всего на себя.

5) Имущество отнимают финансовые рынки. На них крупные и профи кушают мелких и малограмотных. Все равно, что слепому и глухому вступить на дорогу, по которой мчатся грузовые фуры.

6) В управлении нашими активами сильна генетическая память. Память о том, что любыми активами семья владеет временно. Для отъема всегда кто-то найдется. Поэтому мы все — во времянках.

7) Только 1–2 % активов российской семьи способно пережить 3–4 поколения. Иное — большая редкость.

8) Новые кризисы, как, впрочем, и подъемы всегда впереди. Никогда не кончатся.

9) Стабильности не будет. Жизнь нашего имущества — большое приключение.

10) Это значит, что то, что мы делаем, основано на времянках.

11) Короткие временные горизонты заложены в основу нашего коллективного поведения.

Времянки

Попробуйте найти гражданские строения XVI–XVII вв. Есть церкви, есть дворцы, но обычных домов, в которых жили бы обычные люди, — их почти нет. Да и дерево — не такая прочная вещь. Построишь — а потом оно исчезает век за веком. Все исчезает, как будто каждому поколению нужно строить заново. «Хрущевки» — временные конструкции, а строения начала XXI века, реинкарнацию хрущевок в 30–40 этажей, все равно придется ломать, ибо построены они точно не на века.

Все — временно, все — ненадолго. Дороги, бедные наши дороги, когда-нибудь о вас можно будет сказать, что вы везде хороши? А коммуникации — они не на живую нитку? Огромная их часть в России требует замены (Росстат).

«Нормативка», растущая по экспоненте, административные реформы, идущие с высокой скоростью, — нет ничего в институтах, что бы задержалось надолго, потому что проще всего менять по форме, не меняя по существу, оставляя при этом великое, избыточное здание государства.

Трудно думать на 2–3 поколения вперед, трудно строить имущество и жизнь для тех, кто будет потом, потому что знаешь заранее: что-то случится, что-то возникнет как будто ниоткуда и разрушит все то, что ты пытался сделать, до основания.

А если так, то зачем стараться и к чему стремиться?

Так возникают времянки как способ бытия, в чем бы они ни выражались.

Нам очень нужно изменить это, раз и навсегда.

Российский «коллективный человек» начала 2020-х

У 65 % населения есть деньги для приобретения еды и одежды, но телевизор и холодильник — уже с трудностями. 3 % объявляют себя нищими, 15 % — бедными. На богатых и «обеспеченных» (нет проблем купить холодильник) остаются 4 % и 14 %, соответственно.[5]

Доверяют власти по вертикали (64 % — Президенту РФ, 51 % — правительству), то же количество — армии (60 %), но отказывают в доверии банкам