Читать книгу "Тень доктора Кречмера - Наталья Миронова"

— Смотри, папа, — сказала она, — один плюс сто будет сто один. И два плюс девяносто девять — тоже сто один. Значит, и дальше то же самое. А всего таких пар пятьдесят, так? Значит, умножаем сто один на пятьдесят и получаем пять тысяч пятьдесят. Правильно?

Папа притянул ее к себе, прижался щекой к ее макушке.

— Будь умницей, дочка. Будь хорошей девочкой. Учись, и все будет хорошо. Ты не пропадешь.

Любимой книжкой Веры сделалась сказка Льюиса Кэрролла об Алисе. Вера перечитывала обе истории — «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» — снова и снова, решая рассыпанные по тексту математические задачки. Задачки ей нравились, но она пожаловалась папе, что ей не нравится, как все это написано. Ей хотелось прочесть книгу в оригинале. Папа нашел ей учительницу английского языка.

Вера усердно занималась английским и делала успехи, но, когда папа умер, мама уроки прекратила. Просто перестала платить учительнице. Сказала, что Вера должна помогать ей по дому, а дополнительные занятия языком — это блажь. Вера смирилась. Английский язык она выучила самостоятельно. Хорошо, что учительница успела заложить основы.

Незадолго до смерти Василий Петрович сделал любимой дочери еще один замечательный подарок: попросил одного из своих друзей-капитанов привезти для Веры из заморского плавания альбом художника Мориса Эшера. В Советском Союзе Эшера не то чтобы запрещали, но считали формалистом, и широкая публика ничего о нем не знала. Однако люди математического склада увлекались им страстно. Существовало даже международное общество «эшеристов», но в СССР оно действовало подпольно. Вот и Василию Петровичу рассказал об Эшере один знаменитый физик, когда-то отдыхавший в Сочи. Василий Петрович его рассказ запомнил и заказал книжку для Веры.

Это было прямое попадание. Вера часами сидела над альбомом, любовалась головоломными картинками, решала поставленные художником задачи, разгадывала парадоксы и метаморфозы искривленного пространства. Ей все эти догоняющие, дополняющие, подменяющие друг друга ящерицы, змеи, рыбы, бабочки, проваливающиеся лестницы, немыслимые переходы говорили так много, что не хватало слов. Ее мысли можно было выразить только на языке математики.

Если бы был папа, все было бы еще ничего. Нет, все было бы просто отлично. Но папа… Вера помнит, как это случилось — через два года после случая с мясорубкой. Она уже ходила в четвертый класс. Папа какое-то время не пил, а тут вдруг опять «развязал». Что-то такое было… Какой-то скандал. Сути Вера не понимала, знала только, что случилась какая-то неприятность. Время наглухо закрыло от нее подробности.

И вот ночью пришли в дом чужие люди… Нет, не только чужие, были папины друзья, она их знала. Но были и чужие, была милиция… От страха Вере показалось, что их очень много, они заполнили всю столовую. Мама стояла перед ними в халате, наброшенном на ночную рубашку, в тапочках на босу ногу. Сама Вера в одной рубашке и босиком пряталась за дверью, подглядывала в щелку. А Лора — к тому времени она уже года два была Лорой! — так и не встала, хотя за окном гремела гроза. Так и проспала до самого утра. Нет, это она только потом сказала, будто проспала и ничего не слышала. На самом деле ее не было дома, она улизнула тайком еще вечером, до начала грозы. Явилась утром, приложила палец к губам: молчи, мол.

— Папа умер, — сказала Вера чужими, непослушными губами.

— Да ты чего? Не гони, — не поверила Лора. — Чего, правда, что ль?

Вера не стала ей ничего рассказывать. Не до того было.

Папа ночью на машине поехал зачем-то в Адлер. Это было весной, в конце апреля. Шел сильный дождь с градом. Папа не справился с управлением и не вписался в поворот на горной дороге. Пока военный рассказывал об этом маме, Вера стояла и слушала. С ней творилось что-то странное. Она не ощущала холода, хотя стояла босыми ногами на голом полу. Все ее тело вдруг стало чужим. Она словно отделилась от себя и наблюдала со стороны.

Вроде бы все осталось прежним, а папы больше нет… Как это может быть? Она не понимала. Слез не было, но с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже, странное состояние раздвоенности мучило ее. Ей было не больно, а… дурно.

Она сама не заметила, как повалилась на пол в дверях, зато ее заметили люди. Очнулась она на руках у капитана, одного из папиных друзей. Ее усадили на диван, закутали в одеяло, попросили маму принести ей горячего чаю, и мама послушалась, молча ушла на кухню…

Но Вера видела, что все они стараются не встречаться с ней взглядом, отводят глаза. Когда чай был выпит, мама велела ей возвращаться к себе и ложиться обратно в постель. На следующий день ей разрешили не ходить в школу, но от этого стало только хуже. Вера слонялась по дому, не зная, чем себя занять, и у нее то и дело возникало то же странное чувство, словно она наблюдает за происходящим со стороны, вне собственного тела. Голова кружилась, она боялась снова потерять сознание.

Потом ей опять разрешили не ходить в школу в день похорон, но в тот день все было совсем по-другому. Простуженное небо откашливалось громом где-то вдалеке, но дождь перестал, вышло солнце, хотя над головой еще клубились грозовые тучи цвета пушечной стали. Освещенные с одного боку, они блестели на солнце и казались нарядными. А рядом — чистая голубизна.

Солдаты в парадной форме палили из ружей, вокруг гроба, засыпанного цветами, было очень много моряков. Все стояли с непокрытыми головами, держа бескозырки на отлете. Мама и Лора были в черном, а Вера — в своем коричневом форменном платье с черным фартуком. Когда отгремел салют, гроб опустили в яму. В нее страшно было заглянуть, но все стали бросать в нее цветы и комья земли. И ей, Вере, тоже велели бросить: комок земли и два белых тюльпана…

Папу закопали. Это называлось «похоронили». Вера так и не увидела его после смерти, гроб был закрытый. В голове вертелись обрывки разговоров… Непонятных… Страшных… «Бензобак взорвался…» «Еле опознали…» «Машина его, но…» «Опознавали по зубам…» А папе было всего пятьдесят два. Лишь много позже Вера поняла, как это мало.

— Папа, а что такое «отродье»?

Папа погиб, когда Вере было десять. После его смерти она начала втайне мечтать о побеге из дома. Нет, она не строила никаких наивных планов о том, как уйдет с узелком куда глаза глядят, не сушила сухарей в дорогу. В самом существенном, в том, что касалось тайной женской жизни и интересов, Вера долго оставалась девчонкой, но вот в житейских делах ухитрилась повзрослеть очень рано. Ей хотелось уехать. Поскорей вырасти и уехать учиться в Москву.

В школе Вера быстро сделалась знаменитостью. Она оперировала огромными числами в уме, находила закономерности. Могла, например, с ходу сказать, на какой день недели выпало то или иное число такого-то месяца какого-нибудь далекого года, потому что видела алгоритм распределения чисел по дням недели, не прерываемый, а лишь усложняемый раз в четыре года синкопой двадцать девятого февраля.

И литературу, особенно стихи, она воспринимала математически, ловила внутренние рифмы, созвучия, аллитерации, как рентгеном просвечивала своей математической логикой структуру стиха.