Читать книгу "Ужас без конца - Альбина Нури"

Связь с оператором была круглосуточной. Сомов написал большое письмо, требуя объяснений и угрожая обратиться в полицию.

Ответ пришел быстро. Ему написали, что «Оракул» — это, действительно, их разработка, совершенно безобидная. Пользователю проигрывается одна из десяти мелодий, в основном классические произведения, ничего похожего на те звуки, которые описывал Сомов. Затем звучит один из двадцати вариантов текста вроде: «Вам лучше помириться с тем, кого вы обидели» или «Человек, который вам дорог, ждет, чтобы вы сделали первый шаг», а далее — ненавязчивая реклама, предложение личной встречи с «Оракулом» для более предметной консультации. Никаких угроз и требований.

«Ничего подобного, — возмутился Сомов, — у меня все было иначе!»

Его попросили отправить звуковой файл, и он, чертыхаясь, прикрепил его к форме отправки.

Минуты через три ему ответили: «Вы отправили пустой файл».

— Как так? — вслух спросил Сомов и включил запись.

Морщась, прослушал музыку. Голос тоже был записан четко.

Он отправил все повторно, и на том конце ему ответили уже с нотками досады, считая за чокнутого: «Вы присылаете пустой файл. Никакой записи на нем нет! Если у вас остались какие-то претензии, напишите письменное заявление на имя нашего руководства».

К сообщению прилагался адрес электронной почты.

Но Сомов уже отчетливо понимал: тут что-то не вяжется. Не стали бы они врать — зачем им? Он и сам видел, что это обычная фирмочка, разводящая суеверных граждан на деньги, в Сети таких сотни, разыгрывать людей — не их профиль. Похоже, они и в самом деле не думали его пугать, никаких звуков на записи вправду не слышали.

Теперь вопрос: а кто-то вообще может их слышать? Или только он, Сомов? Надо срочно проверить! Но к кому обратиться глухой ночью? Друзей нет, перед коллегами не хватало еще позориться, родные…

Не надо сейчас о родных.

Сомов схватил телефон с записанным на диктофон файлом и выскочил на лестничную клетку. В соседней квартире жил Валерий Викторович. Сомов не общался ни с кем из жильцов, но с этим хотя бы здоровался.

Старик открыл быстро и заспанным не казался.

— В курсе, который час? Что случилось?

— Простите за поздний визит, — отрывисто проговорил Сомов. — Окажите мне услугу, прошу вас.

— Услугу тебе? А ты зачем на меня нажаловался, что у меня из квартиры кошачьей мочой воняет? — сердито буркнул Валерий Викторович. — У меня, между прочим, и кошек-то нету.

Сомов мысленно чертыхнулся. Было дело. Однажды ему показалось, что на лестнице неприятно пахнет, и он решил, что источник запаха — пожилой сосед. У стариков же вечно миллион кошек, разве не так?

— Прошу прощения. Ошибся, — неохотно ответил Сомов. — Значит, не поможете?

Старик пожевал губами.

— Не все такие сухари, как ты, — ответил он наконец, и в прежние времена Сомов не спустил бы ему оскорбление, но сейчас зависел от противного старикашки, а потому стерпел. — Так что стряслось?

— Послушайте запись и скажите, что слышите.

Сосед снова пошамкал ртом и удивленно посмотрел на Сомова, желая убедиться, что тот говорит серьезно.

— Ну, включай, что ли.

Через несколько минут Сомов снова был у себя в квартире. Швырнул телефон на стол, потер ладони друг о друга.

Старик не врал: он ничего не слышал, как ни старался. Такое не сыграешь. Сомов в который раз, морщась, вслушивался в жутковатый мотив и идущие следом слова, сосед же недоуменно смотрел на него, а потом спросил:

— Когда начнется-то?

Заподозрить старика в сговоре было совсем уж фантастической идеей. Да и кто мог знать, что Сомов решит обратиться именно к нему?

Выходит, нужно принять как данность: никто, кроме Сомова, ничего не слышит. А это значит…

— Что это, к чертям собачьим, значит? — заорал он, не в силах сдерживаться, подлетел к компьютеру, намереваясь выключить его.

Никогда больше ничего — ни Ютуба, ни каналов страшных историй! Ни одного комментария нигде не составит, ни по одной ссылке не перейдет! Книги будет читать и спутниковое телевидение смотреть, а компьютер только для работы станет использовать!

Сомов нажал на «Завершение работы», агрегат послушно выключился. Сомов еще и под стол залез, чтобы «Пилот» выключить, надавив на оранжевую «лапку». Все.

Вылез из-под стола и обомлел. Прижав ладони ко рту, смотрел на надпись, которая полыхала посреди монитора: «До рассвета — три часа пять минут».

Точно такая же надпись была на экране телевизора, что стоял в гостиной, куда Сомов выбежал, словно за ним гналась свора гончих.

— Мама, — прошептал он, чувствуя, что сердце вот-вот остановится.

Это было впервые за последние восемь лет, когда Сомов о ней вспомнил. Первый раз, когда позвал.

Родился он в крохотной деревушке, далеко от столицы, куда перебрался после окончания финансово-экономического института. Город, где находился институт, был в трехстах километрах от деревни, и во время учебы Сомов навещал родителей редко, а уж когда уехал в столицу, вовсе носа не казал.

Были они хорошими людьми, но очень уж простыми и неотесанными. Единственного сына, позднего, желанного ребенка, любили преданной любовью, гордились им безмерно, хотя слегка побаивались его крутого нрава.

В последний раз Сомов был в родных краях, когда приезжал на похороны отца. Поразился, увидев, как сдала мать: спина согнутая, в волосах седина, черная кофта подчеркивает восковую желтизну кожи.

Соседи и пришедшие на похороны родственники были похожи на нее: плохо одетые, помятые, неприкаянные. Мать все время плакала, пыталась обнять сына, а ему казалось, что от той пахнет старостью, бедностью, поминальным супом и еще чем-то неприятным, и он старался увернуться от объятий.

Находиться в доме, который весь покосился, присел, припав к земле, было невыносимо. Они с родителями давно стали чужими людьми, а теперь Сомов ясно видел: пропасть между ним и матерью стала непреодолимой. Что могла деревенская старуха, которая мир видела только по Первому каналу и даже об Интернете имела весьма смутное понятие, знать о его жизни, работе, делах? О чем им говорить? На каком языке общаться?

Словом, Сомов сбежал на второй же день. Сунул матери в руки денег, отдал все, что у него было, отговорился срочной работой и уехал, стараясь не замечать собачьего взгляда заплаканных глаз.

Втайне он решил для себя, что осиротел. Похоронил мать вместе с отцом. Отсек их обоих от себя — и прошлое свое отсек, и деревню, и всех, кто там жил. А если спрашивали его об отце и матери, отвечал, что родители умерли.

«Как там мать?» — спросил себя Сомов, но ответа не было.

«Хватит думать об этом!» — приказал он себе.