Читать книгу "Первая смерть Лайлы - Колин Гувер"

– Прямо убила бы за один тако![1]

Никогда мне так сильно не хотелось проникнуть в мозг девушки, как сейчас. Разум Лайлы устроен иначе, чем у других. Между умом и языком никакого барьера; сознание не предупреждает ее, что слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Способна брякнуть что угодно и не испытывать угрызений совести. Даже если слова ранят.

До этой ночи я не подозревал, что искренность может быть так бесчеловечна – и так сексуальна.

Несколько минут назад я сказал Лайле, что лучшего секса, чем с ней, у меня никогда не было. Надеялся, она вернет комплимент, а она просто улыбнулась и заявила:

– Нам всегда так кажется в момент страсти. А потом появляется кто-то другой, и мы забываем, как хорошо было прежде. Цикл повторяется.

Я рассмеялся, полагая, что она шутит. Но Лайла говорила всерьез. Затем, поразмыслив, я понял – она права. Я потерял невинность в пятнадцать лет. Тогда казалось, что ничего более прекрасного мне никогда не испытать. Однако в семнадцать появилась Виктория Джаред и подарила самый лучший в жизни секс. Ее сменила Сара Киснер; затем девушка, которая прокралась ко мне в спальню на первом курсе; потом еще две или три. И наконец, Сэйбл. Всякий раз после секса я думал, что лучше и быть не может. Хотя, вероятно, каждый новый секс был всего лишь таким же хорошим, как предыдущий.

Ни одна из тех девушек не может сравниться с Лайлой.

– Ты верующий? – спрашивает она.

Мысли Лайлы так же хаотичны и экспрессивны, как и ее поступки. Наверное, этим она меня и заинтриговала. Только что лежала на спине, впивалась ногтями в мои плечи и выкрикивала мое имя, в следующую минуту переворачивается на живот и стонет, что жить не может без тако, а еще спустя мгновение забывает о тако и желает знать, верующий ли я. Большинство людей предсказуемы. А у Лайлы каждое слово и каждый поступок словно сюрприз в подарочной упаковке.

– Я неверующий. А ты?

Она пожимает плечами.

– Я верю в жизнь после смерти, но религиозной себя не считаю.

– По-моему, сам факт нашего существования – просто счастливый случай. Мы приходим в этот мир на время, а затем покидаем его.

– Тоска зеленая.

– Ничего подобного. Представь себе рай. Беспрестанный позитив, улыбки, никто не грешит. Только подумай – вечно жить на одном месте среди множества других людей, которые целыми днями выкрикивают вдохновляющие цитаты… Это намного более тоскливо, чем осознавать, что все закончится смертью.

– Не верится мне именно в такой вид «жизни после жизни». Для меня существование больше похоже на последовательность реальностей. Может, рай – всего лишь одна из них. А может, и нет.

– Что за реальности?

Лайла перекатывается на бок, и мой взгляд упирается в ее соски. Однако она не пытается заставить меня поддерживать с ней зрительный контакт. Вместо того ложится на спину и кладет мою голову себе на грудь. Я беру в ладонь один из сосков. Лайла продолжает, небрежно перебирая пряди моих волос:

– Вот представь себе: материнская утроба – это одна реальность. Когда мы были эмбрионами, то не помнили жизни до того, как там оказались, и понятия не имели, есть ли жизнь после. Мы ничего не знали, кроме этой утробы. Затем мы родились – покинули матку и попали в текущую реальность. Теперь мы не можем помнить, как находились в утробе до этой жизни, и не имеем представления, что будет после. А когда наша жизнь закончится, мы снова окажемся в совершенно другой реальности и там можем не вспомнить о реальности текущей. Точно так же, как не можем воскресить в памяти пребывание в матке. Это просто разные миры. Один сменяет другой, а тот, в свою очередь, сменяется следующим. О некоторых из реальностей мы наверняка знаем, что они существуют. О других можем только догадываться. Возможно, есть такие, которых мы даже вообразить не в состоянии. Их бесконечно много. И в действительности мы вообще никогда не умираем.

Что ж, вполне разумное объяснение. А может, я соглашаюсь лишь потому, что у меня во рту сосок Лайлы? Я обдумываю ее теорию и одновременно нашариваю свежий презерватив. Вот что для меня более насущно, чем жемчужные врата или кипящая сера.

Смерть есть смерть, а жизнь есть жизнь. Тут меня не переубедить.

– Допустим, ты права… Все равно мне больше нравится эта реальность, – бормочу я, накрывая Лайлу своим телом.

Лайла раздвигает ноги и улыбается мне в губы.

– Потому что сейчас ты в ней.

Я мотаю головой и вхожу.

– Нет. Потому что сейчас я в тебе.

2

Я уже несколько минут смотрю на Лайлу, надеясь, что она не проснется прямо сейчас. Ее рука, тяжелая во сне, лежит на моей груди. Стараюсь оттянуть момент пробуждения, потому что знаю, что такое быть мужчиной на одну ночь. Я по этой части специалист. Из многих постелей приходилось выскальзывать украдкой, а вот из этой – не хочу.

Надеюсь, и Лайла не хочет, чтобы я по-тихому улизнул.

Она вот-вот проснется. Наверное, прикроет глаза от солнца и повернется на бок, пытаясь вспомнить, как мы здесь оказались. Кто я. И как от меня отделаться.

Первыми пробуждаются ее пальцы. Она проводит ими вдоль моего плеча, обвивает шею и, не открывая глаз, притягивает меня к себе, чтобы уткнуться в грудь.

Я чувствую облегчение от того, что Лайла меня узнала – проснулась и сразу поняла, где и с кем находится, и не попыталась отпрянуть.

– Сколько времени? – спрашивает она. С утра ее голос совсем не такой певучий, как вчера. Зато этот хриплый шепот почему-то кажется даже сексуальнее.

– Одиннадцать.

Она смотрит на меня. Веки отекли; ресницы слиплись от туши.

– А ты знаешь, что одиннадцать утра самое опасное время суток?

Ну насмешила!

– Научный факт?

Она кивает.

– Я в колледже узнала. Большая часть смертей приходится именно на позднее утро.

Вот ведь горячая штучка! То, что мне нравится.

– Ты такая необыкновенная…

– Хочешь принять со мной душ?

– Да, черт возьми! – улыбаюсь я.

Я полагал, в душ мы пойдем не затем, чтобы помыться, но Лайла пригласила меня туда именно для этого. В буквальном смысле.

Я втираю кондиционер ей в волосы и задаю вопросы, которые никогда не задал бы девушке после единственной проведенной вместе ночи. Мне хочется узнать о Лайле как можно больше.

– У тебя есть братья или сестры, кроме Аспен?

– Нет.

– Ты любишь ее?