Читать книгу "Дорога в Диснейленд - Мария Зайцева"

Пригласил присесть, даже попытался быть гостеприимным.

Словно какие-то, давно уже отмершие в этом мире, человеческие нормы приличия соблюдал.

Словно пытался успокоить, настроить на нужный лад.

Как самый обычный человек, а не хищник, играющий с добычей.

Хищники обычно не ждут. Не церемонятся.

Он задавал вопросы, медлил, рассматривая ее, и совсем не казался зверем.

Внешне.

Если б не этот его плотоядный до невозможности, пожирающий буквально, взгляд.

Лиса пыталась набраться смелости, чтоб посмотреть ему в глаза и спросить, почему именно она? Как они узнали о ее существовании?

Но не могла, никак не могла, буквально сжимаясь от невероятно острого ощущения незащищенности, собственной слабости, что вызывал его тяжелый давящий взгляд.

Лиса пропустила момент, когда он резко оказался возле нее. Когда силой прижал к себе, повернул ее голову, разглядывая синяк.

Сердце забилось судорожно и больно, и стало невозможно сдерживать дрожь испуга, когда он внезапно наклонился и легко дотронулся языком до ее скулы.

Неожиданная ласка потрясла.

Ее никто никогда так не касался.

Ее вообще никто никогда не обнимал, не целовал. Кроме Ненни.

И теперь Лиса была просто ошарашена.

Хантер между тем не остановился, продолжая ласкать ее скулу языком, губами, доходя до уха, прикусывая кожу, спускаясь ниже по шее к ключице.

Тяжелые сильные руки его сжимались на ее талии капканом, притискивая все крепче к твердому горячему телу, скользя по спине, плечам, заставляя тихо всхлипывать от неожиданной боли. И неожиданных, непонятных ощущений.  Потому что слишком сильно, слишком грубо, слишком по-собственнически.

Лиса стояла, не шевелясь, лишь покорно отводя в сторону голову, открывая доступ к шее, к груди, куда уже добрались жадные ладони, лишь непроизвольно вздрагивая, когда он делал особенно больно, не контролируя силу.

Она старалась как-то абстрагироваться, отключиться от реальности, представить, что все происходит не с ней.

В детстве это здорово выручало, иначе Лиса давно бы с ума сошла.

Но вот сейчас не получалось. Слишком новыми, слишком острыми были ощущения.

Том, жарко дыша ей в шею, зарылся всей пятерней в пучок на макушке, вытаскивая шпильки и запуская обе руки в размотавшуюся копну волос, оттягивая голову девушки назад.

— Посмотри на меня.

Лиса, еще сильнее сжавшись от приказного, жесткого тона, послушно открыла глаза.

Натолкнулась на совершенно невменяемый, острый, жадный взгляд, и испуганно вздохнула, как никогда понимая, что пощады ей не будет.

Твердые горячие губы вжались в ее рот, настойчивый язык проник внутрь, подчиняя, заставляя дрожать всем телом.

Сквозь туман в голове Лиса услышала, как рвется ее платье, почувствовала грубый рывок, и поняла, что осталась в одном белье, что руки его уже жарко скользят, исследуя изгибы тела, что пальцы уже в ее трусиках, стискивают до синяков ягодицы.

Сжала кулаки, захватывая его майку на груди в горсть, в неосознанной попытке защититься, дернулась, на инстинктах вырываясь, но объятия стали только крепче, болезненнее.

— Да, черт, Том! — грубый голос, еще ниже, чем у терзающего ее охотника, прозвучал внезапно сзади. — Вот ты скот, а! Не мог потерпеть? Меня дождаться?

Том чуть ослабил захват, отрываясь от губ девушки, позволяя ей из-за своего плеча рассмотреть вошедшего.

Уж лучше бы не смотрела.

Том был высоким, крепким мужчиной, в его руках Лиса ощущала себя беспомощной пичужкой. Но его брат, со злостью глазеющий сейчас на них, был просто огромным. Высоченный, явно выше шести с половиной футов, с разворотом плеч, не вмещающихся в дверной проем, тяжеленными огромными ручищами.

Совершенно не похожий на брата.

С Томом его роднило сейчас только одно.

Грубый, обшаривающий, жадный взгляд, который он не мог оторвать от нее, Лисы.

От понимания того, что сейчас ее просто разорвут на части эти звери, Лиса побледнела еще больше, задрожала, не смогла сдержать испуганного жалкого всхлипа.

Эти двое мужчин, высокие, крепкие, с грубыми жесткими руками и напряженными взглядами явно голодны. Явно давно не видели женщину. И теперь точно не пожалеют. Не обратят внимания на ее неопытность, на то, что она никогда, никогда…

Они же ее замучают просто.

— Ходи дольше, придурок, — проворчал Том, не поворачиваясь, продолжая тискать безвольно обмякшее от ужаса тело Лисы, — чего орешь? Напугал вон девочку до смерти.

— Да это ты ее, дебил, напугал! — Возмутился его брат, делая шаг вперед и сдирая с себя рубашку, — вцепился в нее своими клешнями. Дай сюда.

Он подошел к ним, легко придвинул Лису за плечи к себе, прижимаясь к ее спине горячей голой грудью.

Лиса, почувствовав жар обнаженной кожи, грубые ладони, скользящие бесцеремонно по ее груди, губы, исследующие изгиб шеи, только закрыла глаза беспомощно, откинувшись назад. Стараясь расслабиться. Чтоб не было больнее.

Том, отпустивший ее в руки брата, тоже снял с себя майку, расстегнул ремень на штанах, глотнул из пластиковой бутылки самогон.

Посмотрел на бледную, напряженную, несмотря на все попытки успокоиться и расслабиться, девушку, в руках брата кажущуюся еще более хрупкой и беззащитной, покачал головой.

— Да уж, ты знаток баб, отморозок чертов. Она сейчас вообще помрет от страха. Такой гоблин, это ж охереть, че такое! Не сжимай ты ее так, раздавишь, дурака кусок!

— Отвали, мудак, — пробормотал тот, облизывая нежную кожу у ключицы, пытаясь как можно аккуратнее и нежнее обнимать девушку.

Том плеснул в стакан самогон, поднес к губам Лисы.

— Пей. Поможет расслабиться.

Лиса послушно выпила полстакана, задохнулась от крепости.

Ченни взял ее за затылок, легко повернул к себе, опять наклонился, нацеловывая шею, спускаясь ниже, , бормоча:

— Чего так напряглась-то? Можно подумать, в первый раз…

И не обратил внимания, увлеченный игрой с ее грудью, как еще больше вытянулась в струнку девушка.

Зато Том обратил.

Взял за подбородок, разворачивая к себе, заглянул в помутневшие от нахлынувшего алкогольного дурмана глаза:

— Только не говори мне…

Лиса лишь тихо выдохнула, стараясь отвести взгляд.

Ченни тоже замер, осознавая ситуацию.

Поднимая на Тома вопросительный взгляд, в котором, по мере понимания, все больше загорался радостно-жадный огонь.

— Придурок ты порченный, — выругался Том, — как ты не понял-то?