Читать книгу "Основания новой науки об общей природе наций - Джамбаттиста Вико"

Третья книга «Новой науки» – «Открытие истинного Гомера» – стяжала Вико славу одного из основоположников европейской филологии. Творцом ars critica в новом и «самом широком смысле» (im weitesten Sinne) называл Вико Эрих Ауэрбах. Существует также традиция видеть в Вико одного из основателей позитивистской критики источников – у истоков этого представления стоит Маркс с его знаменитым письмом Лассалю («у Вико содержится в зародыше Нибур и Вольф»). Сам Фридрих Август Вольф в «Пролегоменах к Гомеру» (1795 г.) признал приоритет Вико в «открытии» гомеровского вопроса. Однако ассоциация Вико с Вольфом представляется несколько натянутой. Прежде всего, приводимые Вико «филологические доказательства» нигде не предстают в форме критики текста. Более того, Вико дезавуирует некоторые критические аргументы филологов. Так, он отвергает гипотезу, позднее пользовавшуюся большим успехом у гомеровских критиков (так называемых «аналитиков»), согласно которой текст гомеровских поэм составился из разных частей, различавшихся между собой диалектными особенностями. По мнению Вико, это предположение основано на недоразумении: некоторые фрагменты гомеровского текста начали восприниматься как диалектизмы лишь post factum, т. е. после того, как единство греческого языка, еще сохранявшееся в век Гомера, уступило место многообразию диалектов. Однако главное различие между Вико и Вольфом заключается в тех целях, с которыми каждый из них обращался к текстам великого слепца: в противоположность дискутантам «гомеровского вопроса» Вико интересует не филологическое очищение поэм Гомера и не установление действительного авторства этих произведений. Главная задача Вико – изъять Гомера из ведения «рациональной метафизики», игнорирующей историчность человеческого мышления. Филологическая критика и историко-культурная контекстуализация гомеровских поэм служит лишь средством реконструкции первобытного состояния мышления – каковое, в свою очередь, раскрывает для нас устройство способности воображения. Наука о древней литературе есть в то же время и наука о познавательных способностях человека, а именно тех из них, которые незаслуженно игнорируются адептами картезианской критики. «Открытие истинного Гомера» не случайно оказывается фундаментом «новой науки». В этом отношении показательно, что лишенный права на историческое существование Гомер и такой вполне реальный исторический персонаж, как Данте Алигьери, характеризуются Вико примерно одинаково (о Данте он говорит, что тот был «Гомером, или Эннием, подходящим для нашей христианской религии»). Основание аналогии между Гомером и Данте – и тот, и другой суть поэтические характеры эпохи героического варварства, один – древнего, другой – возвратившегося – для Вико является более существенным, чем разделяющая их историческая дистанция. Аналогия рассуждений о Данте и Гомере почти совершенная: его «Комедию» Вико предлагает читать с тех же позиций, что и гомеровские поэмы (разумеется, с поправкой на национальность автора), – «как историю варварских времен Италии, как источник прекраснейшего тосканского языка, как образец возвышенной поэзии». И Гомер, и Данте (так же как, скажем, Гермес Трисмегист или Юпитер) – исторические характеры, imagines agentes викианской науки – в «науке» Вико представляют собой своеобразные эквиваленты логических универсалий рациональной метафизики. В связи с этим примечательно, что даже различие

Древней и Новой комедии объясняется у Вико через оппозицию истории и метафизики: так как простонародные зрители были неспособны воспринимать нравственное содержание древних комедий в форме абстрактных максим, сюжеты этих комедий представляют собой реальные истории, почерпнутые из героических времен, а сюжеты комедий новых изображают личные судьбы, частный характер которых не дает зрителям догадаться, что перед ними вымысел.

Понимание филологии у Вико противостоит тому представлению о природе и методах этой науки, которое было наиболее распространено среди его современников. «Новое Критическое искусство», изобретенное неаполитанцем, имеет целью не исследование текстов классических или новых авторов, а открытие оснований природы человеческих наций в истории их языков и культур («история идей» и «история вещей» по классификации Вико). Ауэрбах был прав, характеризуя эту «науку» как «филологию в самом широком смысле» в противоположность филологии позитивистской. Однако и это историко-культурное «расширение» филологии, предлагаемое Ауэрбахом, все же не вполне адекватно масштабу викианского проекта. Предельной эпистемологической целью викианской «науки» было открытие такого вида достоверности, который мог бы составить альтернативу картезианскому. В противоположность монизму cogito Вико, как мы помним, формулирует принцип множественности оснований своей науки («кузнечики Гоббса», «Полифемы» и т. д.). Любопытно, что главным препятствием на пути к достоверности Вико, как и Декарт, считает «предрассудки» (openioni magnifiche), однако понимает эту категорию совершенно иначе. «Предрассудок» у Вико, как и у многих его современников (например, Исаака Ньютона), – это следствие партикуляризма индивидуальной («тщеславие ученых») или национальной («тщеславие наций») фантазии. Средством против этого партикуляризма оказывается не интроспекция, как у Декарта, а, напротив, историческая реконструкция. Открыв в не зависящих друг от друга историях разных народов ту или иную максиму или аксиому, мы можем утверждать ее истинность. Однако для того, чтобы формулировать истинные суждения о предмете этой «Науки», недостаточно только выявить константы исторического процесса. «Новой науке» необходим новый язык – и этим языком должен быть универсальный ментальный словарь, который должен включать в себя общие для всех народов понятия (например, «Юпитер», «Гермес Трисмегист» или «Гомер»). Таким образом, «Новая наука» может быть представлена как своего рода альтернативное «рассуждение о методе», сформировавшееся на пересечении множества историографических парадигм: барочной «теории истории», ренессансной хронологии, «тацитистской» прагматической историографии, антиисторических теорий «пирронистов» и картезианцев, наконец, нововременной модели исторической науки, которая получит наиболее последовательную разработку в трудах Ф. Вольтера, Д. Юма и Э. Гиббона.

Еще одна линия рецепции викианской книги об «Открытии Истинного Гомера» сосредоточивается на категории sublime, помещая ее в контекст романтической эстетики возвышенного. Однако для Вико не существует автономной области эстетического, в которой эта категория в романтическом ее понимании могла бы найти себе место. Эволюция литературных форм есть лишь функция от социальных и лингвистических трансформаций, претерпеваемых человечеством в соответствии с ходом Вечной Идеальной Истории. Это хорошо видно по той версии истории древней литературы, которая содержится в «Новой науке». «Темные века» поэзии, предшествовавшие появлению Гомера, разделяются у Вико на три стадии: эпоха поэтов-теологов, рассказывавших правдивые истории, эпоха поэтов-героев, исказивших и извративших смысл этих историй, наконец, эпоха Гомера, собравшего воедино истинные сказания и их позднейшие переложения. «Неподражаемым образцом возвышенного героического поэта» у Вико выведен Гомер, чья уникальность обусловлена антропологически – текст его поэм несет на себе след такой интенсивности аффектов, которая могла быть достигнута только в эпоху дорефлексивного варварства. История послегомеровской драматической и лирической поэзии содержится в приложении к третьей книге. Сначала поэты воспевали в гимнах богов, потом, о чем сохранилась память в том эпизоде у Гомера, где Ахилл изображен играющим на лире, стали воспевать героев былых времен. Прообразом (abozzo) трагедии стал дифирамб, изобретенный Амфионом из Метимны. Переход от дифирамба к трагедии был связан с новым этапом в истории языка – «героический стих» (спондей, позднее гекзаметр), бывший древнейшим народным языком греков, уступил место ямбу. Трансформация метрической структуры языка была следствием изменения исторической ситуации в древних государствах: ямб, этот «бурный, порывистый и воспламеняющий» размер, более всего подходил для выражения основного социального антагонизма героического периода – негодования плебеев против запрета на браки с патрицианками. Однако удивительным образом этот же размер в комедии оказался пригоден для выражения самых нежных чувств, а также разного рода шуток и игр. Амбивалентность ямба остается для Вико необъяснимой – он ограничивается тем, что говорит о «монструозности» этого размера, сочетающего в себе разносущные и противоположные явления (возникновение подобных «чудовищ» вообще считается характерным для варварской эпохи – так, монстрами были, с точки зрения патрициев, плебеи, соединявшие человеческую и животную природу).