Читать книгу "Американская мечта - Норман Мейлер"

В уголках ее рта появились складки удовлетворения. Сильнее всего она ненавидела меня тогда, когда я являлся к ней в хорошей форме.

– Твой вид не вызывает ничего, кроме презрения.

Знала ли она про балкон? Иногда мне казалось, что я совсем рехнулся, потому что я допускал существование некоей связи между луной и Деборой, и сейчас я получил очередное доказательство этого. У нее была склонность к магии, психотическая сила самого дурного свойства, она умела накликать проклятие. Однажды после отчаянной схватки с нею меня в течение пятнадцати минут трижды оштрафовали на улице: первый раз за поворот на улицу с односторонним движением, во второй раз за езду на красный свет, а в третий раз полицейский решил, что я пьян, просто потому, что я ему не приглянулся. Я был уверен, что все это своего рода предостережения Деборы. Мне казалось, будто я вижу, как она лежит в одиночестве на постели, медленно водит длинными пальцами и высекает искры сатанизма, управляя офицерами дорожной полиции.

– Скверная была вечеринка, – сказал я.

– Как Филипп?

– Выглядит неплохо.

– Чрезвычайно обаятельный человек. Правда? – спросила она.

– Все наши знакомые – люди обаятельные, – сказал я, чтобы подразнить ее.

– Кроме тебя, дружок. У тебя такой вид, будто ты не проблевался до конца.

– Я не слишком счастлив, – ответил я.

– Что ж, перебирайся сюда и живи. Ничто не мешает нам снова съехаться.

Смысл приглашения был более чем ясен. Ей хотелось, чтобы я отказался от квартиры, распродал мебель и въехал сюда. Через месяц она перебралась бы в другое место, покинув меня в этом бархатном притоне.

– Если бы ты сегодня зашел пораньше, – сказала Дебора, – то застал бы Деирдре. А теперь она уже уехала в школу. Это просто свинство, что ты не удосужился повидаться с ней.

Деирдре была ее дочерью и моей падчерицей. Первым мужем Деборы был какой-то французский граф. Через год после свадьбы он умер после затяжной болезни, и Деирдре, насколько мне известно, была плодом этого брака – нежное, чуть призрачное создание, с глазами, словно говорившими каждому, что они сумеют увидеть его насквозь, если только хоть ненадолго на нем задержатся, но именно поэтому они такой возможностью и не пользуются. Я обожал ее, уже много лет назад я понял, что наиболее приемлемая сторона нашего брака – быть отчимом Деирдре. И поэтому старался видеть ее как можно реже.

– Она рада, что возвращается в школу?

– Она радовалась бы куда больше, если бы ты зашел повидаться с ней. – Ее лицо понемногу начинало багроветь. Когда она сердилась, ее щеки покрывал румянец цвета сырого мяса. – Ты столько времени делал вид, будто любишь ее, а теперь не уделяешь ей никакого внимания.

– Мне это слишком тяжело.

– Господи, какой же ты слабак. Иногда я лежу и гадаю: как же тебе удалось-таки совершить подвиг? Ты же самый настоящий слабак. Наверно, немцы были еще большими слабаками. Забавное, должно быть, было зрелище. Ты бздишь, и они бздят, и ты стреляешь: паф-паф-паф.

Она еще никогда не заходила так далеко.

– Как ты сегодня рассказываешь про свой подвиг? – полюбопытствовала Дебора.

– Я о нем вообще не рассказываю.

– Если не считать тех случаев, когда ты так пьян, что потом ничего не помнишь.

– Я никогда не бываю так пьян.

– Мне противно смотреть на тебя сегодня. Ты жутко выглядишь. Похож на мелочного торговца с Нижнего Ист-Сайда.

– Я родился в семье мелочного торговца.

– Неужели ты думаешь, что я этого не помню, голубчик. Все эти жалкие, прижимистые людишки.

– Ладно, они по крайней мере никого не трогали. – Это было намеком на ее отца.

– Да, не трогали. У них вообще не хватало духу сделать хоть что-нибудь. Если не считать того, что у твоего отца хватило духу заделать твоей мамочке и сделать тебя.

Это было сказано со столь яростными нотками, что мне стало не по себе. На Дебору порой накатывали приступы бешенства. У меня на ухе прескверный шрам. Считается, что он от занятия боксом, но правда куда менее почетна для меня: однажды в пылу сражения Дебора чуть не прокусила мне ухо.

– Полегче, – сказал я.

– А что? Мы сегодня слишком ранимы? – Она кивнула, лицо ее помягчело, снова стало почти привлекательным, словно она прислушивалась к отголоскам какого-то события. – Я знаю, с тобой сегодня что-то случилось.

– Не хочется говорить об этом. – Я перешел в контратаку: Дебора не выносила, когда от нее что-то скрывали.

– Я решила, что ты умер. Смешно, правда? Я была просто уверена, что ты умер.

– Тебе было жаль меня?

– О, я просто обезумела от горя. – Она улыбнулась. – Я решила, что ты умер и завещал кремировать себя. Я бы хранила твой прах в урне. Здесь – вот на этом столике у окна. Каждое утро я брала бы пригоршню праха и рассеивала над Ист-ривер-драйв. Через некоторое время, кто знает, твой прах развеялся бы над всем Нью-Йорком.

– Я бы исхитрился вернуться к тебе привидением.

– Ну уж нет, дружок. Если бы тебя кремировали, то нет. При кремации душа распадается на атомы. Разве ты этого не знаешь? – В ее глазах вспыхнул очень опасный свет. – Подойди сюда, дорогой, и поцелуй меня.

– Что-то не хочется.

– Почему?

– Потому что я не так давно проблевался и изо рта у меня несет соответственно.

– Дурные запахи мне никогда не мешали.

– Зато мне мешали. А ты пила ром, и от тебя несет ромом. – И это было правдой. Когда она перебирала, от нее неприятно пахло. – Ирландцев вообще нельзя подпускать к рому, они начинают вонять собственным жиром.

– А со своими малышками ты тоже так разговариваешь?

Она не знала, как я провожу дни и недели в разлуке с нею. И это подстегивало ее бешенство. Несколько лет назад она обнаружила интрижку, которую я держал в тайне. Это была весьма заурядная молодая дамочка, которая (по закону компенсации) совершенно неистовствовала в постели. Во всем остальном же была абсолютно пресной. Каким-то образом Дебора узнала о ее существовании. Сопутствующие детали были достаточно неприятны: частные детективы и так далее, к тому же Дебора отправилась вместе с сыщиком в ресторан, где моя подружка обычно обедала, и изучала ее на протяжении всей трапезы – долгой трапезы в одиночестве. И что за скандал разразился после этого!

– Ни разу в жизни я не чувствовала себя такой униженной. Да, буквально униженной, буквально. Мне пришлось беседовать с детективом, отвратительным типом, а он посмеивался надо мной. Я израсходовала на него кучу денег, и все ради чего? Ради какой-то мокрой мыши. Она робела даже перед официанткой, а ведь это был самый заурядный ресторан. Ну и орел же ты, если трахаешься с такими воробушками.

Подлинной же причиной ее бешенства было то, что эту интрижку невозможно было раздуть. Если бы я завел роман с ее подругой или любой дамой из нашего круга, Дебора вышла бы на тропу войны и провела бы еще одну из своих великих кампаний: намеки и подмигивания, остроты и записки, серия вечеринок, заряженных электричеством противоборства, – но я всего лишь котовал на стороне, и это было непростительно. С тех пор Дебора постоянно говорила о моих «малышках».