Читать книгу "Срезающий время - Алексей Борисов"

С окончанием трапезы интерес к моей персоне временно иссяк, и у меня появилась возможность прогуляться, осмотреться и подумать. Если рассуждать о быте в имении Есиповичей, то его можно было охарактеризовать всего двумя словами: работа и сон. Пока длился световой день, все должны были быть чем-то заняты. Тот же Генрих Вальдемарович не гнушался после обеда наколоть дров для кухни и бани, пока его денщики отправились за водой к ручью у озера Глубокое, а Елизавета Петровна с Наталией Августовной готовили мою комнату к проживанию. Конечно, я поинтересовался, как они управляются со всеми делами, и выяснил, что в услужении у семьи было всего пять человек: два солдата – Степан и Тимофей, прошедшие весь срок службы со своим барином, две девушки – Глаша и Даша, и бабушка Грета, командовавшая поварешкой, а в прошлом кормилица хозяина поместья. Сам Генрих приехал сюда двадцать четыре года назад, приняв в качестве приданого крепкий дом, шесть крестьянских семей да большое конопляное поле, и не преуспел. Отчего так произошло, я узнал, парясь в бане. Наталья Августовна, пока муж подставлял грудь под пули и штыки, поддавшись на уговоры матери, решила показать деловую хватку, отдав крепостных внаем. Елизавета Петровна, будучи в те времена весьма недурна собой (она и сейчас была весьма похожа на одну известную актрису особого жанра adultere[4]), закрутила легкий флирт с отставным поручиком и то ли потеряла голову, то ли еще что-то, но части имущества они фактически лишились. Теперь же практически все жители Грядны так или иначе работали на мануфактуре поручика Павла Щепочкина, а Генрих Вальдемарович оказался лишь одним из пайщиков, и существенных улучшений за четверть века именье не приобрело. Более того, памятуя события двухгодичной давности в Юхновском уезде, когда бунтующих усмиряли солдаты, Щепочкин посадил при мануфактуре освобожденных от крепости крестьян со своими лавками и ремесленными мастерскими. И к пяти станам полотняной фабрики добавились мещане, превращая деревню в маленький городок. Только за последний год его население возросло на двадцать процентов, а торговля произведенными товарами превратила дорогу до Касплянского причала в почти накатанное до твердости камня полотно. Из почтового отделения Каспли сюда даже привозили газету «Северная почта», оставляя ее в трактире. По сути, то время, когда Генрих Вальдемарович вроде как оставался самым главным, уже истекало, а по факту еще два-три года и в Гряднах поставят почтовую станцию, а там и администрацию, и глядишь, депутатское собрание не за горами. Так что мой приезд и франтоватый вид не на шутку встревожил помещика, а потом дело приняло совсем другой оборот.

Оставив (как в банке залог) алюминиевый сундук в приютившем меня доме, рано утром буквально на заре мы со штабс-капитаном в сопровождении денщика отправились в короткий вояж. Сообразительный и явно имеющий способности к управлению любым гужевым транспортом, после короткого инструктажа Тимофей забрался на козлы и, осторожно опустив стояночный тормоз, щелкнул кнутом. Ехали мы навестить старых друзей Генриха Вальдемаровича. Но не Пятницкого с Русановым, проживавших в Смоленске, про которых мне вчера рассказывали, а ближайших соседей: Полушкина и Пулинского. Это были весьма интересные личности, так как получили свои офицерские чины не наличием дворянского происхождения, а исключительно благодаря личным качествам. Вышедший из солдатских детей Полушкин, к примеру, был в составе группы, открывшей Хотинские ворота Измаила, первым забрался на вал и уже в самом разгаре сражения, когда зачищали улицы города, прикрыл своим телом Генриха Вальдемаровича, приняв пулю на наградной рубль. В наше время его одногодкам и пачку табака бы не продали, а тогда… Естественно, штабс-капитан не забыл своего боевого товарища, и беспоместный дворянин, поручик в отставке Полушкин поселился в Васелинках, прозванных в народе «Волки» из-за чудовищного количества хищников. Пулинский, хоть и был приемным сыном одного из адъютантов Потемкина, службу начал с рядовых и благодаря грамоте и усердию дослужился до фельдфебеля за семь лет. А дальше удачные стечения обстоятельств зажгли над ним звезду. На статного двухметрового красавца положила глаз не менее красивая полька, дочка Казимира Ивановича Аша. Барон только получил чин статского советника, и дабы избежать скандала, все устроил. Пулинский стал подпоручиком. В действительности Казимир Иванович только и занимался тем, что все устраивал и всех устраивал. В итоге чета Пулинских осела в селе Верховье, где в роскошном особняке воспитывала восьмерых детей: шестерых своих и двоих приемных. По большому счету Генриха Вальдемаровича интересовала Анастасия Казимировна, унаследовавшая от отца тот чиновничий шарм, с которым их братия легко находит промеж собой общий язык, обрастая нужными связями.

– Скажите мне, любезный Алексей Николаевич, – обратился ко мне Есипович, когда ландо проехало по бревенчатому настилу, покрывавшему русло ручья, – насколько ценно для вас украденное портмоне?

– К чему вы спрашиваете?

– А к тому, что Иван Иванович знает эту округу окрест тридцати пять верст как никто другой. И если кто и сыщет вашего Смита, то только он. Где вы ночевали в тот раз?

Задумавшись, словно вспоминая, я стал отвечать:

– До вас я добирался четыре часа, с востока на запад.

– Мост через Жереспею проезжали?

– Не помню, вроде нет. Погодите, я названия записывал, – вытащив записную книжку и открыв на нужной странице, я принялся объяснять: – По Смоленской дороге ехали, проезжали Печерск, останавливались в Захаринке, а оттуда верст пять-семь проехали и, не найдя где заночевать, остановились. Вспомнил, был мостик. В версте перед ним дуб огромный, а за мостом не то избушка на холмике, не то землянка какая-то. Где-то с полверсты от нее все дело и произошло. Я возвращаться не захотел, предпочел на свежем воздухе, в шатре. У меня с собой кровать раскладная – очень удобная, да и место подходящее…

– Ну да, подходящее. Вы, сударь, как раз напротив своей усадьбы и заночевали.

– Тот домик? – с удивлением спросил я.

– Нет, не тот, – раздраженно ответил Есипович с таким выражением лица, словно какую-то несуразицу услышал. – Это у Леонтия коптильня была. От брода надо было левее взять, как раз с полверсты. А вы к Абраменкам повернули. Бывает же так, словно приманивали. Но и обольщаться не стоит. Последние годы были непростыми, да и урожаи… Ладно, а как выглядел этот Смит, сможете описать?

– Зачем описывать, проще нарисовать. Я зарисовки делать люблю, места там разные, пейзажи красивые, людей, зверей. Есть у меня портреты Смита. Думаю, вырвать для дела лист из дневника можно. Так даже проще будет.

– Тимофей, стой! – вдруг крикнул Генрих Вальдемарович. – Приехали.

Лошади остановились как вкопанные, а спустя секунду от окруженной с трех сторон лесом избы послышался вой. Я бы сказал – волчий.

– Братец, – позвал Есипович денщика, – тебя Серый знает, сходи, покличь Иван Ивановича, дело до него есть.

Едва Тимофей отошел от кареты, Генрих Вальдемарович вновь обратился ко мне:

– Я еще раз спрашиваю, насколько дорого портмоне? Сколько сможете выделить награды?