Читать книгу "Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной - на Звездные войны - Олег Таругин"

– Понимаю, товарищ майор, – кивнул Крупенников. – Но ведь они уже натворили. Куда уж дальше-то?

– Ну, смотри, комбат. Привел я сегодня одного лейтенанта. Бывшего, естественно. Месяц еще на фронте не пробыл, а на передовой – так и вовсе ни одного дня. Часть его на станции ночевала, и бойцы на путях цистерну спирта обнаружили. Так тот лейтенант не только не пресек мародерство, но и возглавил его. А спирт тот метиловым оказался… В итоге пятнадцать человек скончалось, еще десять – ослепли.

– А лейтенант? – спросил Крупенников.

– А лейтенант, сука, непьющий оказался. Говорит, хотел со взводом подружиться. Вот и скажи мне, комбат, кто этот лейтенант? Дурак или враг? Или то и другое?

– Не знаю, – честно признался Крупенников.

– И я пока не знаю, – вздохнул Харченко. – А знать обязан. Самое страшное, знаешь что?

– Что?

– Лейтенант тот – сын врага народа. Отца его приговорили к высшей мере социальной защиты, а сыну доверили Родину защищать. И он пятнадцать человек убил. Своих. Ему еще раз шанс дали. И я тут затем, чтобы этот пацан свой шанс до конца использовал. Чтобы ему потом жить не было бы стыдно. Или чтобы погиб он. Но – смертью храбрых. Вот такая у меня алгебра войны, комбат. Понимаешь?

Крупенников молча кивнул.

– А ты говоришь, знать не хочешь, кем они были, – продолжил Харченко. – Так что, майор, ты заходи ко мне. С делами знакомиться.

– Ознакомлюсь, товарищ майор. Когда время будет.

Харченко хмыкнул и встал. Надев фуражку, повернулся к Крупенникову:

– У тебя, комбат, времени здесь не будет. Запомни это.

И ушел, хлопнув дверью.

Особист оказался прав. За неделю у комбата не нашлось ни одной свободной минуты. Предписания, наряды, приказы, планы, отчеты…

Это только в кино война – стрельба и подвиги. Для рядового – это изматывающая физическая работа. Для командира батальона не менее изматывающая писанина. И нельзя просто подписать, нужно обязательно вникнуть. Например, обосновать перед начальством перерасход патронов на учебных стрельбах. Это в сорок втором экономили на учебе – не было ни времени, ни ресурсов. А вот уже с весны сорок третьего части, отведенные на переформирование и отдых, продолжали тренировки. И что характерно, никто не возмущался этим. Даже ветераны сорок первого, прошедшие через тот кровавый ад, послушно ползали по-пластунски и отрабатывали штыковой бой. Все понимали: кровь спасается по́том. И штрафники, хотя и ворчали по старым, офицерским еще привычкам, послушно совершали марш-броски, рыли окопы в полный профиль, собирали-разбирали оружие на скорость. Да, Красная Армия образца сорок четвертого года научилась многому. Но и отучилась от многого. Например, от шапкозакидательства.

Даже замполит на своих политинформациях постоянно подчеркивал, что скоро армия вступит на территорию Германии. В этом сомнения нет и быть не может…

– Но, граждане переменники, необходимо помнить, что раненый зверь, загнанный в свою берлогу, дерется с удвоенной, а то и утроенной силой.

Проходивший мимо замполита комбат удивился – откуда субтильный очкарик-замполит знает, как звери в своих берлогах дерутся? Или набрался штампов на политкурсах в армии? Не похоже. Бойцы слушают его внимательно, да и говорит он увлеченно.

Знакомство с замполитом произошло при весьма забавных, если не сказать комических, обстоятельствах. Тот попросту свалился комбату на голову. В прямом смысле этого слова. После разговора с особистом майор вышел на воздух. Проходя мимо машин, с любопытством разглядывал пополнение – без ремней, со следами сорванных погон и орденских колодок, больше напоминавших арестантов, а не солдат. Впрочем, таковыми они являлись и фактически, и юридически. Разглядывал и думал, что Свинцова надо утвердить в должности комроты и отправить в штаб фронта предписание на повышении в звании.

Пока рассматривал и размышлял, на голову Крупенникову свалилось что-то мягкое, сбило фуражку, а потом еще и чем-то твердым ударило по голове. Оказалось, это замполит выкинул, не глядя, из кузова мешок с газетами, а потом попытался лихо спрыгнуть сам. И угодил комбату каблуком в темечко. Хорошо, что вскользь, и хорошо, что каблуки без новомодных подковок. Замполит долго извинялся, но Крупенников только досадливо махнул рукой и ушел по своим делам, потирая вскочившую на макушке шишку.

За неделю Крупенников поговорил с замполитом только раз, когда тот принес на подпись план своих политинформаций. Но комбат был так замотан, что только рявкнул на него:

– Ты кто?

– Я?

– Ну, не я же!

– Зам… Заместитель командира по политической части… – пробормотал сбитый с толку очкастый парень.

– Вот и иди, занимайся своими политическими делами! Некогда мне!

Замполит исчез. Крупенников досадливо помотал головой, отгоняя мысль, что он так и не узнал, как его фамилия. А через неделю за Крупенниковым явился офицер связи из штаба фронта.

Вернулся майор только через сутки. Привез кипу приказов, в том числе и о повышении Свинцова, и сразу собрал совещание.

– Задача, товарищи, перед нами простая. Более того, архипростая, – начал Крупенников. – Завтра ровно в семь ноль-ноль батальону стоять, в полном боевом, у дороги. Подойдут грузовики. Нас перекидывают на северный фланг фронта. Мы идем на острие наступления, сбиваем заслоны, прорываем оборону, расчищаем дорогу гвардейцам. В усиление придается танковый батальон. Новые «тридцать четыре-восемьдесят пять».

Командиры одобрительно загудели. Наконец-то доведенный до ума «Т-34-85» мог драться на равных даже с «тиграми», при умелом, конечно, использовании и разумной дистанции. Да и надежностью отличался.

– Собственно говоря, нашему батальону доверена высокая честь, – дождавшись, когда офицеры приутихнут, продолжил комбат. – Мы должны первыми войти на территорию Восточной Пруссии.

Крупенников опустил слова командующего фронтом: «Если сможете…» Опустил намеренно. Впрочем, это сделал бы любой нормальный комбат.

– Прошу замполита донести до переменного состава эту информацию. Кстати, старший лейтенант… А какая у вас фамилия? – неожиданно спросил Крупенников.

Замполит вскочил, зачем-то поправил круглые очки и, втянув голову в плечи сказал:

– Финкельштейн, Яков. Извините…

– А чего извиняешься, замполит? – повернулся к нему всем корпусом Харченко. – Стесняешься еврейского происхождения?

Замполит опять поправил очки, вечно съезжающие на кончик носа:

– У меня мама русская, между прочим…

– Да хоть китаянка! – усмехнулся особист. – Мы тут все люди советские, вне зависимости от национальности.

– Вам-то хорошо, – с неожиданной обидой сказал Финкельштейн. – А у меня как фамилию узнают, так сразу начинают…

– Что начинают, Яш? – подал голос Заяц.