Читать книгу "Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс"

Первое, что произошло, – мы стали вместе работать. Работать над песнями, ТВ-программами, музыкальными фильмами, репетировали роли, учили тексты… В этот период мы сделали уже три картины: «Открытая книга» Владимира Фетина, «Дети Ванюшина» Евгения Ташкова и «Старые стены» Виктора Трегубовича. «Старые стены» стали картиной, с которой началась вторая и самая мощная волна прекрасных работ Гурченко. Все эти годы Люся всегда говорила, что, если бы Трегубович не увидел в ней глубокую драматическую актрису, неизвестно, что бы было. И безотказно снималась в любой роли в его картинах.

Так вот. «Старые стены». «Ленфильм». Как раз в это время уже закончились съемки. Мне на работе дают отпуск. Я собираюсь ехать в Севастополь к друзьям нашей семьи Софочке и Левочке (так их ласково называли мои родители). Не знаю как объяснить Люсе, пригласить или промолчать… Да и как это возможно, где жить… Я так и сказал: «Еду в Севастополь к друзьям моих родителей, Софочке и Левочке.» У них во дворе маленький сарайчик, вагончик, переделанный под комнату для сдачи в сезон.

Ну зачем я, простой музыкант, живущий в хрущевке, был нужен уже заслуженной тогда артистке РСФСР? Зачем? Да еще на 15 лет моложе ее. Если говорить честно, то я думал, что на этих двух неделях «после кофе» все и закончится. Но я ошибся. Люся говорит мне: «Я прилечу к тебе. Ни о чем не волнуйся. Ни о чем не беспокойся».

Я с волнением уезжаю в Севастополь и каждый день жду вестей. И приходит телеграмма со спокойным, добрым текстом: «Вылетаю, не нервничай. Не будь одиноким, скоро будешь встречать».

Прилетела, встретил, поехали к Софочке и Левочке, где нас радостно и вкусно встретили, я до конца не понимал, что происходит, как это могло случиться? Мы и вагончик? Но было все очень просто. Да, вагончик. А там уютно, тепло, чистая постель, маленький туалет. Софочку и Левочку Люся приняла очень дружески, они ей напомнили Харьков, их еврейский дворик… Нам было хорошо. Мы гуляли по Севастополю, катались на катерах, купались в море. Люся ходила в огромных солнечных очках, в косынке, на высоченных платформах. Ее никто не узнавал, и она спокойно гуляла по улицам. Только один раз, когда мы встретили одного очень известного актера, он ее узнал, пообщался, пристально разглядывая меня, и пожелал счастливого отдыха! Все шло очень гладко, с любовью и теплотой отношений.

10

Однажды на пляже Любимовка, что под Севастополем (там много лет подряд отдыхали мы с папой и мамой), мы нежились под солнцем и мирно разговаривали. Недалеко от нас загорала молодая девушка с длинными красивыми волосами. Я не преминул заметить, какие красивые волосы у девушки! Люся не отреагировала, но через несколько минут встала и сказала, что уже пора уезжать. Я почувствовал какой-то холодок в ее голосе. Мы приехали домой, и вдруг она стала собирать чемодан. Ничего не понимая, я сказал: «Ты ведь уезжаешь через три дня! У тебя билет уже куплен!»

– Нет, мне нужно раньше. А билет я поменяю. Улечу, не волнуйся. И меня не провожай.

Ни на какие мои просьбы объяснить, что случилось, был один ответ: «Ни-че-го». Ну что ж. Надо так надо. Взяла такси и уехала.

Я был ошарашен. Стал мучительно восстанавливать каждый час, искал причину в себе. И вдруг понял! Неужели длинные волосы сыграли такую роковую роль в наших отношениях?! Значит, нельзя ничего хорошего говорить о других женщинах? Нельзя никем восторгаться? У меня, 24-летнего мужчины, должны быть закрыты глаза на посторонних женщин! Может быть, кто-то и солидарен с Людмилой Марковной, но только не я. У меня уже тогда была крепкая позиция по поводу ревности и отношений между мужчиной и женщиной. Мужем и женой. Этой позиции меня научили мои родители. У нас в семье отсутствовала ревность, недоверие, подозрительность. Мои родители прожили вместе 65 лет – единственный, неповторимый брак в их жизни. Эта позиция до сегодняшнего дня со мной. Я очень благодарен за эту крепкую позицию своим маме и особенно папе, так как именно он обучал меня Книге Жизни.

Но что теперь делать? Мириться с такими условиями жизни и не вертеть головой по сторонам? Лететь за ней? Продолжать отдыхать? Написать письмо или послать телеграмму? Решения не было. А может быть, она сама напишет и все мои предположения окажутся выдуманными? Никакой ревности. Просто надо уехать. Маловероятно. И все же я поехал в Москву. Я помнил, что Люся должна была сразу уехать в Ленинград на озвучание.

Приехал домой, где меня встретил папа, удивившись, почему я прилетел раньше. Он долго расспрашивал про отдых, про Севастополь и, наконец, про Люсю. Я снова собрал чемодан и вечером на «Красной стреле» отправился в Ленинград.

11

Целый день, до моего вечернего поезда папа осторожно подходил к главному вопросу, к тому, что «дело не в возрасте, а в социальном статусе, материальном положении и жизненном опыте». Ведь она уже четыре раза была замужем, а я один, да еще пока не развелся (но об этом позже). Я чувствовал, что он очень волнуется за меня, за начинающиеся серьезные отношения. Папа понимал, что это порыв, вихрь эмоций, стремление стать взрослее, и пытался меня остановить, убедить. Но я рвался в Ленинград.

Прямо с Московского вокзала я поехал на «Ленфильм», надеясь выяснить, что же все-таки произошло? Какая будет реакция на мое появление. Приехав на «Ленфильм», я позвонил в группу «Старых стен» и попросил передать Людмиле Марковне, что приехал Костя. Довольно быстро мне выписали пропуск, и через пару минут я уже входил в офис группы… Не могу сказать, что, увидев меня, Люся запрыгала от счастья. Напротив, холодный взгляд, равнодушный разговор… Тема «длинных волос» не поднималась. Но вскоре она оттаяла, так и не объяснив, что же произошло.

Позже в Питер я приезжал довольно часто, так как Люся много снималась на «Ленфильме». Она всегда говорила, что «Ленфильм» для нее как дом родной. Там были ее любимые костюмеры, гримеры, реквизиторы. Она очень быстро находила с ними общий язык. Мы часто ходили в гости к ленинградской киноэлите. Это были Игорь Дмитриев, Олег Басилашвили, Владимир Венгеров, Виктор Трегубович, замечательный композитор Виктор Лебедев и много-много костюмеров, реквизиторов, художников. Они приносили разные старинные тряпочки, детали костюмов, которые позже использовались в вечерних и актерских нарядах, аксессуары для одежды, фурнитуру… Дома половина шкафа была забита этими «тряпочками», и она знала чуть ли не по имени каждый кусочек и где он лежит!

Вот тут можно поподробнее. Люся очень любила старинные вещи: посуду, различные безделушки, графины, стаканы, бокалы, пепельницы, туалетные наборы, флаконы, все красивое и изящное. Мы часто ездили в комиссионный магазин у метро «Октябрьская», где ее знали все продавцы и всегда оставляли для нее что-то интересное. У нас дома стояли кузнецовские сервизы, посуда Гарднера, Попова, были серебряные туалетные наборы, различные вазочки… невозможно перечислить все! Она умела очень интересно рассказать историю каждой вещицы, с любовью демонстрировать ее. А сколько было бижутерии! Коробки! Иногда я даже переделывал какие-то серьги или кулон, как завзятый ювелир. Но главная гордость – это уникальная коллекция уранового зеленого стекла, стаканы и вазы. Люся любила поставить на круглый столик из карельской березы зеленую вазу из уранового стекла, а в нее розовую гвоздику, но именно так, чтобы на этот натюрморт падал солнечный свет. Помню, подобная фотография была даже на обложке журнала «Советский экран». Позже специально для урановой коллекции была сделана на заказ горка из карельской березы. Специально около полугода мы ждали шпон из Карелии, а горку делал замечательный мастер-краснодеревщик Саша Иванов.