Читать книгу "Маска короля - Екатерина Лесина"

– Пусть лучше она меня боится, чем… – начала Мария и осеклась. – Вы расскажете, и ее накажут, – пояснила девочка. – У нас запрещено говорить о Короле крыс.

– Я никому ничего не расскажу и рисунок с собой заберу, чтобы никто не увидел. – Решение пришло мгновенно. Я просто почувствовала, как они боятся, – не столько наказания, все-таки здесь школа, а не тюрьма, сколько этого мифического Короля крыс.

– Вы не с ними? – тихо сказала Мария.

– С кем?

– Не важно. Запомните: здесь ничему нельзя верить. – Эта маленькая взрослая женщина говорила абсолютно серьезно. Или нет? Может, это у них такая шутка? Специально, чтобы пугать новых учителей? Ничего не понимаю!

Так, в полном непонимании, прошел весь день, и следующий, и еще один. Я начала привыкать к своей работе, ничего сложного в ней не было. Мои девочки, конечно, существа замкнутые, нелюдимые, но слушались они меня беспрекословно, даже голос повышать не приходилось. Что касается преподавания – здесь имелись свои сложности, что ни говори, а математика и русский язык – вещи весьма личные, но я старалась. И, похоже, получалось у меня неплохо, во всяком случае, Светлана не упускала возможности похвалить меня. Приятно, черт возьми!

Рабочий день начинался в восемь часов утра: требовалось отвести детей на завтрак, потом – в класс. С девяти до половины второго – уроки, после уроков обед и снова занятия, уже до ужина. После ужина я могла отправляться домой. Класс, вернее, все женские классы переходили к Анне Александровне. Это была довольно милая женщина, тихая и болезненно ответственная, чем все и пользовались. Теоретически, по вечерам с Анной Александровной и Иваном Ивановичем, следившим за мальчиками, должны были оставаться еще двое учителей – мужчина и женщина, существовал даже специальный график дежурств, но… Кому, скажите, охота торчать за забором, если Анна Александровна и сама великолепно справляется?

Меня, кстати, в график дежурств пока не включали, жалели как новенькую, а, возможно, не доверяли. Ну и пусть, мне от этого только легче.

Только одно не давало мне покоя. Странный детский рисунок с бурыми деревьями, красными перевернутыми крестами и зловещей фигурой Крысиного Короля. Как и обещала, я ни словом не обмолвилась об этом, а картинку унесла домой. Тогда я еще не знала, что с территории интерната категорически запрещалось что-либо выносить.

В школе вообще было много запретов. Нельзя было курить, употреблять спиртные напитки и ругаться матом, это касалось не только учеников, но и учителей. Светлана пояснила, что мы – живой пример для наших подопечных, если мы будем делать то, что им нельзя, могут возникнуть всякие нехорошие вопросы. Ну, это еще можно понять. Но! Кроме сигарет, наркотиков и спиртных напитков, на Территорию – здесь все так и говорили: «Территория», приглушенно, с придыханием, так, чтобы сразу было понятно, какая именно территория имеется в виду, – запрещалось приносить: косметику, печатные издания вообще, кроме книг, находящихся в специальном директорском списке, видео– и аудиокассеты. Аппаратуру, впрочем, тоже. Кстати, даже мобильный телефон при входе приходилось сдавать охраннику, а в конце рабочего дня забирать. Форменная паранойя! Плюс к общему списку – с детьми запрещалось обсуждать любые посторонние темы, выводить их в город, передавать от них или им какие-нибудь записки, письма, фотографии и так далее.

Чем дольше я здесь работала – а месяц уже подходил к концу, – тем большее количество запретов прибавлялось к и без того немалому списку. На все мои вопросы, что да почему, Светлана лишь снисходительно улыбалась и в очередной раз объясняла, какие сложные здесь дети, и все эти «нельзя» существуют лишь для того, чтобы спасти их души. И я привыкла, даже это странное ощущение постоянной слежки, от которого я не могла отделаться с того самого момента, как попала в школу, постепенно прошло.

Дед Мороз

Старший следователь Алиевской городской прокуратуры Максим Ильич Морозов, более известный как дед Мороз, который день подряд пребывал в на редкость унылом настроении. И причиной тому было не очередное повышение цен, с которыми его скромная зарплата конкурировала с трудом, и не новая автомобильная стоянка, расположившаяся как раз под его окнами на месте старого уютного сквера. Хотя стоянка тоже портила настроение: теперь вместо давно знакомых привычных кленов с влажной корой и ярко-желтой по осени листвой там высились металлические фонари-столбы, а вместо клумбы с бело-розовыми пушистыми маргаритками, которые каждый год высаживала его жена-покойница вместе с домуправом Любкой Почечуевой, раскинулось гладкое асфальтовое поле для нескольких десятков стальных коней. Обидно, но что тут поделаешь! Максим Ильич давно уже смирился с мыслью, что жизнь переменилась, переменилась настолько, что в ней почти не осталось возможности для неспешного уютного существования вместе с кленами, маргаритками, деревянной беседкой, сколоченной совместно мужской половиной жильцов дома. Зато в этой, совершенно новой, незнакомой жизни замечательно себя чувствовали прогретый солнцем вонючий асфальт, железные столбы и иномарки с гладкими мордами. И преступникам новое время тоже пришлось вполне по вкусу.

Нет, Максим Ильич не был завзятым коммунистом или просто человеком, глубоко обиженным на нынешний строй, он не посещал митинги, не читал нотации о том, как хорошо жилось раньше – и колбаса, мол, была вкуснее, и солнце-то грело по-другому, и бандиты были вежливее… Нет, не были. И в то давнее время хватало отморозков, взяточников, блата, «крышевания» и много чего другого, просто все это делалось не так открыто, не так нагло.

Тут Максим Ильич, наконец, дошел до истинной причины, мешающей ему жить. Хотя, что ее искать – вон она, причина, лежит себе в серой картонной папочке на завязках, глаза мозолит.

И все вроде бы ясно: молодая женщина направлялась куда-то поздно вечером, по своим женским делам, решила срезать путь и пошла через пустырь. Новостройка – котлован вырыли, фундамент заложили, возвели коробку девятиэтажки, на этом строительство и остановилось: то ли фирма обанкротилась, то ли иные какие проблемы возникли, непонятно. Дом-недоделок мозолил всем глаза уже не первый год. Пользы никакой, один вред, пустырь вокруг постепенно превращался в свалку, пустую коробку облюбовали местные маргиналы, попросту – бомжи, хотя «маргиналы» звучит интереснее, а где заводиться это отребье, там постоянные проблемы.

Вот и девушка до места не дошла. Ее труп обнаружила одна собачница, облюбовавшая пустырь в качестве места выгула своего питомца. Вернее, тело обнаружил именно питомец, здоровенная тварь с короткой шерстью голубовато-серого цвета, складчатой тупой мордой и огромными зубами. А еще у твари были красные глаза запойного алкоголика и смешной обрубок вместо хвоста. Зверя звали Амаяк и, по словам хозяйки, худенькой нервной женщины, на фоне собственного пса выглядевшей крайне несолидно, Амаяк был весьма сообразительным существом.

Именно он – после соответствующей команды, естественно – ленивой трусцой пробежавшись вокруг тела, рванул к недостроенному дому.

Именно он, словно карающий ангел или, скорее, демон, ибо на ангела серо-голубая тварь размером с теленка ну никак не тянула, прижал к такой же серо-голубой, под цвет своей короткой шерсти, стене испуганного, грязного и вусмерть пьяного бомжа и не отпускал его, скаля десятисантиметровые клыки, пока хозяйка, разозленная тем, что пес не реагирует на ее команды, не хлестнула его поводком. Только тогда грозный рык как-то плавно перекатился в грозный зевок, и Амаяк, развернувшись, лениво побрел за нервной дамочкой.