Читать книгу "Лишь краткий миг земной мы все прекрасны - Оушен Вуонг"

Ты перевела взгляд на меня, между нами вился синий дым.

— Какой нормальный мальчишка даст себя в обиду? — Дым сочится из уголков твоих губ. — Ты не дал им отпор. — Ты пожала плечами. — Просто позволил себя унизить.

Я опять вспомнил окно; с ним можно сравнить что угодно, даже воздух между нами.

Ты взяла меня за плечи и крепко прижалась лбом к моему лбу.

— Хватит плакать. Ты все время плачешь! — Ты была так близко, что я слышал запах табака и зубной пасты. — Тебя еще никто не тронул. Перестань. Хватит, я сказала!

Третья пощечина за этот день развернула мое лицо в сторону, в поле зрения попал экран телевизора, а потом снова твое лицо. Твои глаза бегали, изучая меня.

Потом ты притянула меня к себе, подбородком я уперся в твое плечо.

— Тебе придется разбираться с этим самому, Волчонок, — сказала ты, уткнувшись мне в волосы. — Я не знаю английского и не могу тебе помочь. Ничего не могу сказать, чтобы остановить их. Придумай, как быть. Иначе я и знать не желаю, что тебя кто-то обижает. Ясно тебе? — Ты отстранилась. — Ты должен быть сильным. Должен уметь постоять за себя, иначе это не кончится. Ты достаточно знаешь английский. — Ты положила руку мне на живот и взмолилась: — Пользуйся им, хорошо?

— Хорошо, мам.

Ты зачесала мне волосы на одну сторону и поцеловала в лоб. Потом дольше обычного оглядела меня, рухнула на диван и взмахнула рукой:

— Принеси мои сигареты.

Когда я вернулся с пачкой «Мальборо» и зажигалкой «Зиппо», телевизор был выключен. Ты сидела и смотрела в голубое окно.

На другое утро на кухне ты налила стакан молока высотой едва ли не с мою голову.

— Выпей, — с гордой улыбкой на лице попросила ты. — Это американское молоко, ты вырастешь большим и сильным. Точно тебе говорю.

Я выпил столько холодного молока, что язык онемел и я перестал чувствовать вкус. С тех пор каждое утро мы повторяли этот ритуал: молоко лилось жирной белой струей, я пил его большими глотками, чтобы ты видела: мы оба надеемся, что белизна, которую я поглощаю, сделает желтого мальчика лучше.

Я думал, что пью свет. Что наполняюсь им. Что молоко светоносным потоком вымоет из меня все недоброе.

— Еще чуть-чуть, — сказала ты, барабаня по столу. — Я знаю, много налила, но это полезно.

Я поставил стакан на стол и широко улыбнулся.

— Видишь? — Ты скрестила руки на груди. — Ты совсем как Супермен!

Я ухмыльнулся, молоко пузырилось у меня между зубов.

Говорят, что история циклична, а не линейна, как нам кажется. Мы путешествуем во времени по спиральной траектории, удаляемся от эпицентра, но, пройдя очередной цикл, возвращаемся.

Бабушкины рассказы тоже развивались по спирали. Раз от раза ее истории чуть-чуть изменялись, разница была в незначительных деталях: например, время дня, цвет чьей-нибудь рубашки, вместо пистолета калибром девять миллиметров — автомат Калашникова, дочь смеялась, а не плакала. В ее повествовании были сдвиги: прошлое — не застывший навеки пейзаж, его можно пересмотреть. Хотим мы того или нет, но каждый движется по спирали, создает нечто новое из прошлого. «Сделай меня снова молодой, — попросила Лан. — Сделай мои волосы черными, стряхни этот снег, Волчонок. Убери его».

Честно говоря, мама, я не знаю. У меня есть кое-какие теории, я записываю их, а потом стираю написанное и встаю из-за стола. Ставлю чайник, пусть звук кипящей воды заставит меня передумать. А у тебя есть какая-нибудь теория? Уверен, если спрошу, ты будешь смеяться, прикрыв рот ладонью, — так делали все девочки в твоей родной деревне, и ты всю свою жизнь закрывала рот, когда смеялась, хотя у тебя от природы ровные зубы. Ты бы сказала, что не строишь никаких теорий; это занятие для тех, у кого слишком много свободного времени и слишком мало воли. Но об одной твоей теории мне все же известно.

Мы летели в Калифорнию. Помнишь? Ты решила дать ему, отцу, второй шанс, хотя нос тебе так и не вправили после бесчисленных ударов. Мне было шесть, Лан осталась в Хартфорде с Маи. В полете мы попали в зону такой сильной турбулентности, что я подпрыгивал на сиденье, все мое крохотное тело отрывалось от кресла, а потом падало обратно — ремень безопасности притягивал назад. Я расплакался. Ты обхватила меня одной рукой, навалилась и своим весом амортизировала тряску. Потом указала на плотную полосу облаков за стеклом иллюминатора и сказала:

— Видишь, как высоко мы забрались? На такой высоте облака превратились в твердые и круглые булыжники. Вот почему так трясет.

Губами ты щекотала мое ухо, твой голос успокаивал. Я вгляделся в горизонт, где вздымались неприступные горы гранитного цвета. Немудрено, что самолет трясется. Мы едем по горам. Наш рейс со сверхъестественным упорством преодолевает этот страшный участок пути. Возвращение к отцу должно быть зловещим. Самолет должен трястись и едва ли не разваливаться на части. Узнав о новых законах мироустройства, я откинулся на спинку кресла и стал смотреть, как одну за другой мы минуем облачные горы.

У тебя в голове меньше слов, чем монет в пустой банке из-под молока в кухонном шкафу, куда ты складываешь чаевые, заработанные в салоне красоты. Обычно ты жестом указываешь на птицу, цветок или кружевные занавески в «Волмарте» и говоришь, что это красиво — что бы там ни было.

— Đ p quá![7] — как-то раз воскликнула ты, заметив колибри над орхидеей кремового цвета у соседа в саду. — Как красиво!

Ты спросила, что это за птичка, я ответил на единственном языке, на котором знал ответ. На английском. Ты машинально кивнула.

На другой день ты забыла название птицы, слоги ускользнули у тебя изо рта. Но, вернувшись домой, я заметил кормушку для колибри у нас во дворе — стакан, наполненный прозрачным сладким нектаром, а по краю яркие искусственные цветы и отверстия для клювиков птиц. Когда я спросил тебя, что это, ты достала из мусорного ведра мятую картонную коробку и указала на изображение колибри — трепещущие крылышки, иглоподобный клюв. Ты забыла, как называется эта птица, но все равно узнала ее.

— Đ p quá! — с улыбкой сказала ты. — Đ p quá!

Когда ты пришла домой в тот день, мы с бабушкой уже съели нашу порцию чая с рисом, и мы втроем отправились в супермаркет «Си-Таун» в сорока минутах ходьбы, неподалеку от Нью-Британ-авеню. Магазин закрывался, в коридорах было пусто. Ты хотела купить говяжьих хвостов и приготовить bún bò huế[8] — на следующей неделе обещали холода.