Читать книгу "Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард"

С этими словами он вышел из вестибюля и, повернув налево, повел их по длинному коридору в столовую. Это помещение с его дубовыми панелями было похоже на вестибюль, но стены здесь были увешены фамильными и прочими портретами, включая весьма любопытную картину самого замка в том виде, как тот выглядел до его разрушения во времена Кромвеля. Картина эта была написана на массивной дубовой доске и задумана в весьма причудливом и торжественном стиле. На переднем плане неизвестный художник изобразил оленей и лошадей, которые, согласно любому правилу пропорции, были примерно вдвое больше ворот замка. Очевидно также, что картина была древнее нынешнего дома, построенного в конце семнадцатого века, и, вероятно, была перенесена на свое теперешнее место из развалин замка.

Как бы то ни было, она давала весьма наглядное представление о том, каким было это родовое гнездо семейств Буасси и де ла Молль до того, как Круглоголовые сравняли его с землей. Сама столовая была вместительной, хотя и не большой. Свет проникал в нее через три узких высоких окна, выходящих на ров, а сама комната производила впечатление солидности и комфорта. Массивный стол из черного дуба, необычайной прочности и веса, дополнял буфет из того же материала и, очевидно, одного с ним времени, причем оба предмета мебели были, как гордо сообщал своим гостям мистер де ла Молль, реликвиями замка.

На этом буфете стояли несколько предметов старинного, массивного серебра, на каждом из которых были грубо выгравированы три сокола или герб семьи де ла Молль. Один предмет, очень старый поднос, украшал герб Буасси – раскидистый дуб на претенциозном геральдическом щите, призванный показать, что он здесь еще со времен того де ла Молля, который в правление Генриха Седьмого приобрел эти земли, женившись на наследнице рода Буасси.

Разговор за ужином, который, надо сказать, был довольно прост, повернулся таким образом, что старый сквайр вручил Гарольду Кваричу поднос, чтобы он мог лучше его рассмотреть.

– Весьма любопытно, – произнес он. – И много у вас подобных вещей, мистер де ла Молль?

– Вообще-то нет, – ответил тот. – А жаль. Все остальное пропало во времена Карла Первого.

– Полагаю, пошло на переплавку, – предположил полковник.

– А вот и нет, что довольно странно. Вряд ли его переплавили. Скорее оно было где-то спрятано – я не знаю, где, или, возможно, его продали за деньги, а деньги спрятали. Но как только мы поужинаем, если вы не возражаете, я расскажу вам одну историю.

Соответственно, когда слуги сняли со стола скатерть и по старинке поставили вино на голую деревянную столешницу, сквайр начал свой рассказ, суть которого состояла в следующем.

– Во времена Якова Первого семья де ла Молль находилась на пике своего процветания, по крайней мере, в том, что касается денег. На протяжении нескольких предыдущих поколений представители семьи избегали любого активного участия в государственных делах и довольно скромно жили на доходы с земель, которые в то время были весьма обширны, и таким образом скопили состояние, которое для тех времен можно справедливо назвать баснословным. Таким образом, сэр Стивен де ла Молль, дед сэра Джеймса, который жил во времена Якова Первого, завещал своему сыну, тоже Стивену, сумму не менее двадцати трех тысяч фунтов золотом. Этот Стивен был жутким скрягой, и, согласно преданию, он за свою жизнь утроил эту сумму. Во всяком случае, он умер богатым, как Крёз, будучи ненавидим как арендаторами, так и всеми местными жителями, что не удивительно, если учесть, что джентльмен столь громкого имени и положения, как этот сэр Стивен, запятнал себя столь позорным занятием, как ростовщичество.

– В следующем наследнике, сэре Джеймсе, старый дух де ла Моллей, похоже, возродился, хотя совершенно ясно, что он ни в коем случае не был расточителен, а наоборот, бережлив, и хотя и старался оставаться на высоте положения, в отличие от своего дяди, он отказывался пачкать руки таким подлым занятием. При дворе, вероятно, по причине своего богатства, он попал в фавор к Якову Первому, к которому постепенно проникся великой преданностью и у которого купил баронетство. Лучшим доказательством этой преданности является то, что он дважды давал королю в долг крупные суммы денег, которые никогда не были возвращены.

Однако при восшествии на трон короля Карла сэр Джеймс покинул двор при обстоятельствах, которые до сих пор не ясны. Говорят, что сочтя себя оскорбленным неким унижением своей чести, он довольно резко потребовал назад деньги, которые в свое время ссудил Якову. После чего король со свойственным ему сарказмом поздравил его с тем, что дух его дяди, сэра Стивена де ла Молля, чье имя до сих пор было притчей во языцех, очевидно, воскрес в их в семье. Сэр Джеймс побелел от гнева, отвесил поклон и, не сказав ни слова, покинул двор, и больше не вернулся туда.

Прошли годы, и Гражданская война была в самом разгаре. Сэр Джеймс упрямо отказывался занимать в ней чью-либо сторону. Он так и не простил оскорбления, нанесенного ему королем, ибо, как и большинство представителей их рода, о которых говорили, что они никогда не прощали обид и никогда не забывали доброты, он был человек упрямый и поэтому не пошевелил даже пальцем в поддержку короля. Но еще менее он был расположен помогать Круглоголовым, которых ненавидел лютой ненавистью. Между тем время шло, и, наконец, загнанный в угол Карл, зная о его огромном богатстве и влиянии, был вынужден написать сэру Джеймсу письмо, обратившись к нему за поддержкой и особенно за деньгами.

«Мне рассказывают, – писал король в своем письме, – что сэр Джеймс де ла Молль, который прежде хорошо относился к нашей персоне и, особенно, к покойному королю, нашему святому отцу, бездействует, наблюдая за кровавой усобицей, и остается в стороне. Такое не свойственно древнему роду, коего он является потомком, чьи представители, если история не лжет, в прошлом всегда стояли бок о бок со своими королями, сражаясь за правое дело. Я также наслышан, что сэр Джеймс де ла Молль, таким образом, держится особняком, не занимая ничьей стороны, из-за неких резких слов, которые мы обронили в безрассудной шутке много лет назад. Мы не знаем, правда ли это, сомневаясь в том, что память человека может быть такой долгой, но если это так, то тем самым мы просим его прощения, и это самое большее, что мы можем сделать. А теперь нашей короне грозит опасность, и нам крайне нужна помощь Бога и человека. Поэтому, если сердце нашего подданного, сэра Джеймса де ла Молля, не бунтует против нас, во что мы не можем с готовностью поверить, мы умоляем его оказать нам помощь людьми и деньгами, которых, как говорят, у него с избытком, и это письмо есть не что иное, как доказательство нашей крайней необходимости».

– Это, насколько я помню, те самые слова письма, написанного собственноручно королем, и они довольно ясно показывают, сколь безвыходным было его положение. Говорят, что читая его, сэр Джеймс забыл былую обиду и, будучи тронут, взял бумагу и поспешно написал ответ. Он действительно это сделал, так как я видел его письмо в музее. Его содержание таково:

«Господин мой, о прошлом я не буду говорить. Оно – в прошлом. Но поскольку вашему величеству угодно просить моей помощи против мятежников, готовых посягнуть на ваш трон, спешу заверить вас, что все, что у меня имеется, находится в распоряжении вашего величества до тех пор, пока ваши враги не будут разбиты. Провидению было угодно, чтобы я скопил состояние, которое теперь спрятано в надежном месте, и будет там храниться до тех пор, пока не закончатся эти времена. Это весьма внушительная сумма золотом, из которой я тотчас же предоставлю десять тысяч монет в распоряжение вашего величества, как только будет обеспечен безопасный способ их передать, ибо я скорее умру, нежели позволю, чтобы эти большие деньги попали в руки мятежников и были потрачены на их черное дело».