Читать книгу "Хранитель времени - Дэвид Зинделл"

– Твои Эльдрия были правы, дружище, – сказал он Соли. – Двойная Галливара и Сериза Люс взорвались. От них ничего не осталось, кроме пыли и света.

– Пыль и свет, – повторил его брат Нейт, обжег себе рот горячим квасом и выругался.

– Пыль и свет, – подхватил Сет. – Содервальд с двадцатью миллионами жителей попал в смерч радиоактивной пыли и света. Мы попытались эвакуировать их, но опоздали.

Солнцем Содервальда была Энола Люс, ближайшая к Двойной Галливара звезда. Сет сказал, что сверхновая сожгла поверхность Содервальда, уничтожила на планете всю жизнь, кроме земляных червей. Маленький пилотский бар вдруг показался мне удушающе тесным. Я вспомнил, что Содервальд – родная планета братьев.

– За нашу мать, – сказал Сет, чокнувшись с Соли, Лионелом и своими братьями.

– За нашего отца, – сказал Томот.

– Freyd, – завершил Нейт, едва заметно склонив голову – быть может, это была просто игра пламени в очаге? – За Юлет и Элат.

– Пошли, – сказал я Бардо.

Мы приготовились уйти, но тут Нейт, рыдая, припал к Томоту, а тот, поддерживая брата, повернулся в нашу сторону и устремил на нас свои мерцающие глаза.

– А это еще что такое?

– Что эти кадеты делают в нашем баре? – подхватил Сет. Нейт отвел мокрые волосы от заплаканных глаз и заявил:

– Бог мой, да это же бастард со своим толстым дружком – как, бишь, его звать? Бурпо? Лардо?

– Бардо, – сказал Бардо.

– Они как раз собрались уходить, – сказал Соли. Мне вдруг расхотелось уходить. Во рту пересохло и на глаза изнутри что-то давило.

– Какой там Бардо, – сказал Нейт. – В Борхе его звали Ссыкун Лал, потому что он каждую ночь ссал в постель.

Это была правда. При рождении Бардо получил имя Пешевал Лал. Первое время в Городе это был тощий, запуганный, тоскующий по дому мальчишка, который читал романтические стихи и по ночам мочился в постель. Одна половина послушников и мастеров звала его Бардо от слова «бард», а другая – Ссыкун. Но когда он стал заниматься тяжелой атлетикой, проводить ночи с женщинами и орошать постель жидкостью другого рода, мало кто осмеливался называть его иначе чем Бардо.

– Ладно. – Томот хлопнул в ладоши, подзывая послушника. – Пусть Бастард и Ссыкун выпьют с нами перед уходом.

Послушник налил им. Бардо посмотрел на меня. Не знаю, слышал ли он, как пульсирует кровь у меня в висках, видел ли выступившие у меня на глазах слезы.

– Freyd, – сказал Томот. – За погибших на Содервальде.

Я боялся, что сейчас заплачу от стыда и ярости, поэтому поднял бокал, глядя прямо в гнусные металлические глаза Томота, и попытался проглотить огненную жидкость залпом. Это было ошибкой с моей стороны. Я закашлялся и выплюнул виски, забрызгав лицо и желтые усы Томота. Он, должно быть, счел это насмешкой и оскорблением памяти его родных, потому что тут же, без лишних слов, одной рукой заехал мне в глаз, а другой вцепился в горло. Под бровью у меня вспыхнул огонь. Два прочих брата тоже обрушились на меня, как лавина. Замелькали кулаки, локти, и кровь потекла ручьем. Я лежал на холодном твердом полу, что-то твердое норовило мне выбить зубы, чьи-то твердые ногти раздирали веко. Вслепую я двинул Томота по морде, думая, что трусливый Бардо удрал и бросил меня. Но тут он взревел, вспомнив, должно быть, что он Бардо, а не Ссыкун. Раздались звучные удары кулаков по телу, и я освободился. Поднявшись, я приложил Томоту по голове коварным хуком, которому научил меня Хранитель Времени. Я разбил себе костяшки, и боль прошила руку до плеча. Томот схватился за голову и припал на одно колено.

– Сын Мойры. – Подоспевший Соли сгреб Томота за ворот шубы, не дав ему упасть. И тут я допустил ошибку, вторую по масштабам роковую ошибку в своей жизни. Я снова ударил Томота, но попал в Соли, расквасив его длинный гордый нос, словно спелый кровоплод. По сей день помню выражение изумления (и боли) у него на лице, как у человека, павшего жертвой предательства. Потом он обезумел. Он скрипнул зубами, высморкал кровь из носа и напал на меня с такой яростью, что сумел захватить мой затылок и попытался свернуть мне шею. Если бы Бардо не бросился между нами и не оторвал стальные пальцы Соли от моего черепа, дядюшка убил бы меня.

– Полегче, Главный Пилот. – Бардо помассировал мне затылок своей ручищей и подтолкнул к двери. Все остальные стояли, отдуваясь, глядя друг на друга и не совсем представляя себе, что делать дальше.

Затем последовали извинения и объяснения. Лионел, оставшийся в стороне от драки, сказал братьям, что я никогда раньше не пил виски и, разумеется, не хотел никого оскорблять. Послушник снова наполнил кружки и стопки, и я произнес траурную речь в честь погибших на Содервальде. Бардо предложил тост за Томота, а Томот – за открытие Соли. Все это время наш Главный Пилот не сводил с меня глаз, и кровь текла из его сломанного носа на чеканные губы и подбородок.

– Твоя мать меня ненавидит – значит, и ты тоже. Этого следовало ожидать.

– Извините меня. Главный Пилот. Клянусь вам, это была случайность. Вот, возьмите.

Я предложил ему свой носовой платок, но он притворился, что не видит моей протянутой руки. Я пожал плечами и промокнул кровь, сочившуюся из собственного века.

– За поиск Старшей Эдды, – сказал я, подняв свой бокал. – Уж за это вы непременно должны выпить. Главный Пилот!

– Как может какой-то кадет надеяться найти Эдду?

– Завтра я стану пилотом – и шансов у меня не меньше, чем у любого из пилотов Ордена.

– Шансов! Какие могут быть шансы у молодого дуралея-пилота, если речь идет о тайне жизни? И где ты собираешься искать? В каком-нибудь безопасном местечке, конечно, где шансов найти что-либо вообще никаких.

– А возможно, и там, куда разочарованные и одряхлевшие мастер-пилоты боятся сунуться.

В баре стало так тихо, что слышно было, как капли крови из дядиного носа падают на пол.

– Это где же? – спросил он. – Под юбками у твоей матери, что ли?

Мне захотелось ударить его еще раз. Томот с братом заржали, хлопая друг друга по спине, и мне захотелось разбить надменную, окровавленную физиономию Соли еще сильнее. Гнев всегда ударял мне в голову чересчур быстро и сильно. Да правда ли, что я ударил его чисто случайно? Быть может, судьба (или тайное желание) направила мою руку? Ноги у меня тряслись, и я, глядя на Соли, размышлял о судьбе и случае. Жар камина сделался вдруг невыносимым. В голове у меня пульсировали кровь и виски, подбитый глаз пылал, как жидкая лава, язык ворочался с трудом. В этот-то миг я и совершил самую тяжкую ошибку в своей жизни.

– Нет, Главный Пилот, – произнес я. – Я отправлюсь за туманность эты Киля и исследую Твердь.

– Не надо со мной шутить.

– Я не шучу. Это вы у нас шутник, но мне такие шутки не нравятся и я говорю серьезно.

– Нет, ты шутишь. – Он подступил ко мне поближе. – Это всего лишь глупая похвальба глупого кадета, так ведь?